Любовник смерти - Борис Акунин (2006)

Сенька от страха обрезаться не шевелился. Японец же, соскребая из-под носа последние остатки зарождающейся мужской красы, ворчал: “Очень честно. Кому гурять, а кому горб ромать”. К чему это он, какой такой горб ломать, Скорик не понял, но спрашивать не стал. Вообще решил, что за такое беспардонное над собой насилие с косоглазым нехристем никогда больше разговаривать не станет. Сделает ему бойкот, как в английском парламенте.

Но глумление над Сенькиной личностью ещё только начиналось. После бритья он был препровождён в кабинет к Эрасту Петровичу. Инженера там не оказалось. Вместо него перед трюмо сидел старый жид в ермолке и лапсердаке, любовался на свою носатую физиономию да расчёсывал брови, и без того жуть какие косматые.

– Побрил? – спросил старик голосом господина Неймлеса. – Отлично. Я уже почти з-закончил. Сядь сюда, Сеня.

Узнать Эраста Петровича в этом обличье было невозможно. Даже кожа на шее и руках у него сделалась морщинистая, жёлтая, в тёмных стариковских пятнах. От восторга Сенька даже про бойкот забыл, схватил сенсея за руку:

– Ух здорово! А меня сделайте цыганом, ладно?

– Цыгане нам сегодня без надобности, – сказал инженер, встав за спиной у Скорика и начал втирать ему в макушку какое-то масло, от которого волосы сразу прилипли к голове и залопушились уши.

– Прибавим веснушек, – велел Эраст Петрович японцу.

Тот протянул господину маленькую баночку. Несколько плавных втирающих движений, и у Скорика вся физия законопатилась.

– П-парик номер четырнадцать.

Маса подал что-то вроде красной мочалки, которая, оказавшись на Сенькиной голове, превратилась в рыжие патлы, свисавшие на висках двумя сосульками. Инженер щекотно провёл кисточкой по бровям и ресницам – те тоже порыжели.

– Что делать со славянским носом? – задумчиво спросил сам себя господин Неймлес. – Насадку? П-пожалуй.

Прилепил на переносицу кусочек липкого воска, мазнул сверху краской телесного цвета, рассыпал конопушек. Носище вышел – заглядение.

– Зачем это всё? – весело спросил Сенька, любуясь на себя.

– Ты теперь будешь еврейский мальчик Мотя, – ответил Эраст Петрович и нахлобучил Сеньке на голову ермолку навроде своей. – Соответствующий наряд тебе даст Маса.

– Не буду я жидёнком! – возмутился Сенька, только теперь сообразив, что рыжие сосульки – это жидовские пейсы. – Не желаю!

– П-почему?

– Да не люблю я их! Ненавижу ихние рожи крючконосые! В смысле – лица!

– А какие лица любишь? – поинтересовался инженер. – Курносые? То есть, если русский человек, то ты за одно это его сразу обожаешь?

– Ну, это, конечно, смотря какого.

– Вот и правильно, – одобрил Эраст Петрович, вытирая руки. – Любить нужно с большим разбором. А ненавидеть – тем более. И уж во всяком случае не за форму носа. Однако хватит д-дискутировать. Через час у нас свидание с господином Упырём, самым опасным из московских разбойников.

Сеньку от этих слов в озноб кинуло, сразу про жидов забыл.

– А по-моему, Князь пострашней Упыря будет, – сказал он небрежным тоном и слегка зевнул.

Это в учебнике светской жизни было сказано: “Если тема разговора затронула вас за живое, не следует выдавать своего волнения. Сделайте небрежным тоном какое-нибудь нейтральное замечание по сему поводу, показав собеседникам, что нисколько не утратили хладнокровия. Допустим даже зевок, но, разумеется, самый умеренный и с непременным прикрытием рта ладонью”.

– Это как посмотреть, – возразил инженер. – Князь, конечно, проливает крови куда больше, но из злодеев всегда опасней тот, за кем будущее. Будущее же криминальной Москвы безусловно не за налётчиками, а за д-доильщиками. Это доказывается арифметикой. Предприятие, затеянное Упырём, безопасней, ибо меньше раздражает власть, а некоторым представителям власти оно даже выгодно. Да и прибыли у доильщика больше.