Снеговик - Ю. Несбё (2017)

— Ну что ж. — Харри хмыкнул — У нас есть еще голова. Надо проверить зубы и…

Хольм перебил его с выражением горького упрека на лице:

— Ну как же вы можете? Я вам стока жирных кусков принес, а вы так мелочитесь! Чего еще, по-вашему, надо проверять? Волосы? Отпечатки пальцев на шее? Неужто криминалисты сами не додумаются?

Харри кивком извинился и посмотрел на часы:

— Скарре, хоть ты и считаешь, что Ролф Оттерсен не тот человек, проверь, где он был и что делал, когда исчезла Бирта Беккер. Я побеседую с Филипом Беккером. Катрина, садись за все дела о пропавших без вести, включая эти два, и ищи сходство.

— О’кей, — отозвалась она.

— Проверяй все, — продолжил Харри. — Время совершения убийства, фазу луны, что шло по телевизору, цвет волос жертв, сумму цифр их телефонных номеров, может, они те же книжки брали в библиотеке или вместе в семинарах участвовали. Мы должны знать, по какому принципу он их выбирает.

— Подождите-ка, — прервал его Скарре. — Мы что, уже решили, что все случаи связаны между собой? А другие возможности не принимаем в расчет?

— Можешь принимать в расчет все, что хочешь, пока… — Харри встал и похлопал себя по карманам в поисках ключей от машины. — Пока точно выполняешь распоряжения начальства. Последний выключает свет.

Харри ждал лифта и тут услышал сзади шаги. Они затихли прямо у него за спиной.

— Я говорила с одной из близнецов. Вчера в школе, на перемене.

— Ну и? — Харри повернулся и посмотрел на Катрину Братт.

— Спросила, что они делали позавчера.

— Позавчера?

— Да. В тот день, когда пропала Бирта Беккер.

Точно.

— Они с сестрой и матерью весь день были в городе. Она точно запомнила, потому что после приема у врача они пошли в Музей «Кон-Тики». Девочки ночевали у тетки, а мать была у подружки. Отец остался дома, на хозяйстве. Один.

Она стояла так близко, что до Харри доносился запах ее духов. Он никогда не встречал такого женского парфюма: запах был сильный, пряный, без единой сладкой нотки.

— Хм. А с кем из близняшек ты говорила?

Катрина Братт не сводила с него глаз:

— Понятия не имею. А что, это важно?

Лифт звякнул, сообщив Харри, что пора ехать.

Юнас рисовал снеговика. По его задумке тот должен был улыбаться и петь: пусть это будет веселый снеговик. Но ничего не получалось, он только таращился с большого белого листа бумаги без всякого выражения. В большой аудитории было почти совсем тихо, лишь поскрипывал мел в руке у отца, стоявшего у доски, и ручки студентов шуршали по бумаге. Юнасу ручки не нравились. Ручку не сотрешь, ничего не исправишь, какой рисунок получится, такой и останется навсегда. Утром Юнас проснулся и подумал, что мама, наверное, уже вернулась, и помчался к ней в спальню. Но там был только отец. Он одевался и велел Юнасу тоже одеваться, потому что сегодня они пойдут в университет вместе.

Аудитория ступенями спускалась далеко вниз, туда, где стоял отец, и была похожа на театр. С тех пор как они с Юнасом вошли, отец не сказал студентам ни слова. Только кивнул, показал Юнасу, куда сесть, а сам пошел к доске и принялся писать. А студенты, видимо, к этому привыкли, потому что сразу же начали записывать. На доске было полно цифр, буковок и каких-то странных закорючек. Что они означают, Юнас не знал. Отец как-то раз объяснил ему, что это такой специальный язык, называется «физика», и сам отец все объяснял студентам только на этом языке. А когда Юнас спросил, можно ли на нем рассказать сказку, отец ответил, что физика рассказывает только правду и для всяких дурацких баек не подойдет, как ни старайся.

Некоторые закорючки были смешные. И даже симпатичные.