Стигмалион - Кристина Старк (2018)

– Тебе не шестнадцать? – пробормотал он. – Еще меньше?

– Прощай, Джесси, я буду помнить тебя.

Губы жгло так, что невозможно было терпеть. В легких тоже разливалось пламя, мешающее говорить и дышать. Я поцеловала парня в лоб и встала с его колен. Он удержал меня за руку.

– Долорес… Останься…

– Не могу. Уходи. Но прошу тебя: что бы ни случилось, – ты ничего не знаешь!

Я вбежала в дом и захлопнула дверь. Прижала руку к губам – боже, как больно! – и рванула по лестнице наверх, перескакивая по две ступеньки за раз. Хэйзел вскочила с коврика и побежала за мной. Я ворвалась в чужую спальню и коснулась плеча спящего брата.

– Сейдж, Сейдж! Проснись! Я перепутала в темноте стаканы и, видимо, попила из чужого… Ужасная боль… Вызывай скорую…

Мой Стигмалион уже начал мстить.

6

Здравствуй, мир. Меня зовут Долорес

Мама постарела. Я вдруг заметила это. Вокруг рта тонкие морщины. На лбу несколько горизонтальных линий. Глаза уставшие, заплаканные. Никаких слов не хватит, чтобы вымолить прощение…

Рядом сидел, обняв ее за плечи, Сейдж. Мрачный, как грозовое облако, на подбородке щетина – пару дней не брился, глаза красные.

Только папы не было. Хорошо бы, он тоже пришел… И бабушка. А может, и не нужно им сюда приходить. Я все равно не смогу смотреть им в глаза…

– Ничего не говори, будет больно, очень сильные ожоги, – всхлипнула мама.

Я не смогла бы ничего сказать, даже если бы попыталась: у меня полголовы было забинтовано, и бинты тянулись поперек рта, а рот был забит горькой от лекарств ватой.

– Помнишь что-нибудь?

Я покачала головой.

– Зато Джесси помнит, – процедил сквозь зубы брат.

– Сейдж, не сейчас, – попросила его мама.

– А почему не сейчас? В следующий раз ее могут не спасти, ты знаешь! Она же намеренно это сделала, черт побери!

Я подняла руку – она тоже была перебинтована, только пальцы торчали – и жестом попросила бумагу и ручку. Мама порылась в сумочке и вынула блокнот и карандаш.

«Сколько я здесь?» – написала я так коряво, что сама бы не смогла прочесть. Но мама легко понимала мою писанину:

– Третий день.

«Как Джесси? Он знает, где я и почему?»

– Знает, – кивнула мама.

«Черт», – так и написала. Мама прочла, и горькая улыбка тронула ее губы.

«Он придет?»

– Ты хочешь этого?

«Да».

– Тогда мы попросим его, – заверила мама.

– Да не придет он! – перебил Сейдж и запустил руки в спутанные волосы.

«Почему?» – написала я, рука стала дрожать.

Мама вздохнула и переглянулась с Сейджем.

– Он не спрашивал о тебе с того самого вечера, когда тебя забрала скорая, – выпалил Сейдж. – Ему пофиг!

– Сынок, ты слишком резок…

– Мам, не нужно ее обнадеживать. Джесси не из тех, кто будет сидеть у ее постели, и лучше сказать об этом сразу.

Я хотела задать еще миллион вопросов и получить на все ответы, но рука утомилась и уронила карандаш.

Ничего, все заживет. И тогда я спрошу все, что хочу. Зато я трогала этой рукой Джесси. Его лицо. И волосы. И плечи.

– Поспи, хорошо? – попросила мама. – Завтра будет лучше, чем сегодня.

Спать я не могла. Мама оставила блокнот и карандаш, и я начала рисовать. Сначала появилась решетка, а потом пленница. Она вцепилась руками в стальные прутья и смотрела на меня огромным испуганным глазом с широким зрачком.

«Стигмалион» – вывела я сверху неровными буквами. И дописала ниже четыре корявые строки:

«Принцесса была прекрасная, была смелая.

Ожоги были красные, а шрамы белые.

Принцесса лбом стучала в железные прутья,

Принцесса сбежать мечтала… Но больше не будет».

* * *

Прошла еще одна неделя в больнице.