Защищая Джейкоба - Уильям Лэндей (2019)

Когда объявили дело Джейкоба – «Дело номер ноль восемь дробь сорок четыре ноль семь, штат Массачусетс против Джейкоба Майкла Барбера, обвинение в убийстве первой степени», – конвойные ввели моего сына и поставили в центре зала, перед ложей присяжных. Он обвел глазами толпу, увидел нас и немедленно уткнулся взглядом себе под ноги. Смущенный и не знающий, куда себя деть, принялся поправлять на себе костюм и галстук, которые выбрала для него Лори, а Клейн передал ему в КПЗ. Непривычный к костюмам, Джейкоб, казалось, чувствовал себя одновременно чересчур нарядным и затянутым в смирительную рубашку. Костюм был ему уже самую чуточку маловат. Лори шутила, что он растет так быстро, что по ночам, когда в доме становится тихо, она слышит, как растягиваются его кости. Теперь он беспокойно поводил плечами, стараясь сделать так, чтобы пиджак не морщил, но ткань не желала растягиваться. На этом основании репортеры впоследствии сделали вывод о тщеславии Джейкоба и о том, что он даже наслаждался этим моментом славы, – вывод, который еще не раз припомнили ему, когда начался собственно судебный процесс. Правда же заключалась в том, что он был всего-навсего неуклюжим и вдобавок до смерти перепуганным подростком, который не знал, куда деть руки. Удивительно, что у него вообще хватило мужества держаться.

Джонатан прошел через распашные воротца в ограждении, отделявшем зрительские места от передней части зала, водрузил свой портфель на стол, за которым сидел Джейкоб, и занял место рядом с ним. Он положил руку Джейку на спину – не ради того, чтобы успокоить его, а в качестве сообщения окружающим: «Этот мальчик вовсе никакое не чудовище, я не боюсь к нему прикасаться». И еще: «Я не просто наемник, за деньги защищающий отвратительного мне клиента, потому что это мой профессиональный долг. Я верю в этого парнишку. Я его друг».

– Слово предоставляется стороне обвинения, – провозгласила Дурдес Ривера.

Лоджудис поднялся со своего места. Он огладил свой галстук, затем завел руку за спину и осторожно одернул пиджак сзади.

– Ваша честь, – начал он скорбно, – это чудовищное дело.

В его устах это слово прозвучало как «чудувищное», и я понял, что на самом деле залы суда часто делают без окон для того, чтобы оппоненты не повыкидывали из них друг друга. Лоджудис речитативом перечислил обстоятельства дела, с которыми за последние сутки едва ли не круглосуточных репортажей уже успели ознакомиться, наверное, все до единого и которые он сейчас с минимумом прикрас еще раз напомнил толпе с вилами и факелами по ту сторону телеэкранов. В его голосе даже была некоторая монотонность, как будто мы все столько раз слышали эти факты, что они уже успели навязнуть в зубах.

Однако же едва речь зашла об определении суммы залога, как тон Лоджудиса немедленно сделался серьезным.

– Ваша честь, мы все прекрасно знаем и глубоко уважаем отца обвиняемого, который в настоящий момент присутствует в зале суда. Я лично знаком с этим человеком, всегда уважал его и восхищался им. Я испытываю к нему искреннюю симпатию и сочувствие, как и, я уверен, все здесь присутствующие. Неизменно самый умный из всех. Ему все и всегда давалось без усилий. Но. Но.

– Возражение, ваша честь!

– Принимается.

Лоджудис обернулся, чтобы посмотреть на меня, но не всем корпусом, а изогнув шею, через плечо.

«Ему все и всегда давалось без усилий». Неужели он сам в это верил?!

– Мистер Лоджудис, – напомнила ему Дурдес, – полагаю, вы в курсе, что Эндрю Барбера ни в чем не обвиняют.

Лоджудис вновь встал ровно:

– Да, ваша честь.

– Давайте тогда вернемся к сумме залога.