Чёрный город - Борис Акунин (2012)

Конец. Помимо восьмисот тысяч, которые нужно вернуть банку до конца июля, еще надвигаются выплаты процентов по прошлогоднему кредиту. Она всегда исходила из того, что, если у тебя имеется рубль, нужно занять еще девять – и всё вложить в будущее. Эта стратегия в считанные годы позволила учетверить оборот, но работала она лишь при постоянной подкачке новых средств. Если добыча нефти прекратится, зыбкая конструкция рассыплется. Кредиторы налетят, как коршуны. Конкуренты, почуяв легкую добычу, стакнутся, не дадут продать участки и оборудование по рыночной цене…

Больше всего Саадат потрясло равнодушие главаря похитителей (или посредника?) к деньгам. Идейные злодеи – самые страшные. Такие во имя светлого будущего пролетариата запросто убьют семилетнего мальчика. Достоевский со своей слезой ребенка для них не авторитет.

Ах, не денег ей было жалко, не вышек, не запасов нефти! Невыносима мысль о том, что Турала впереди ждет бедность. Не нищета, конечно. Уж какие-никакие крохи от кредиторов утаить всегда можно. Но величественного, с неограниченными возможностями будущего мальчику не видать.

Саадат предавалась отчаянию минут пять. Может быть, десять. А потом взяла себя в руки.

Во-первых, лучше скромное будущее, чем вообще никакого, сказала она себе.

Во-вторых, нельзя сдаваться раньше времени.

Честно говоря, сдаваться она не умела ни раньше времени, ни позже времени.

Вечер еще не наступил.

Что можно сделать?

В другой стране или хотя бы в другом городе Российской империи она обратилась бы в полицию. Но только не в Баку. Для мусульманки это означало бы навсегда потерять лицо. Жаловаться в русскую полицию еще худший срам, чем решать тяжбу в русском суде. Даже при убийстве родственника бакинец не обратится к властям. Мстить врагам нужно самому, а не можешь – предоставь возмездие Аллаху.

Господи, да плевать на потерю лица! Но эта полиция только и умеет, что брать бакшиш. Никого они не найдут, сколько им ни посули. Не для того эти шакалы существуют.

Значит, нужно попробовать традиционный путь, которым в такой ситуации пошла бы всякая мусульманская мать, не имеющая защитника, но располагающая средствами.

Только нужно спешить. Очень мало времени.

* * *

Уже через час, поговорив по телефону с несколькими знающими людьми, Саадат знала, к кому следует обратиться и как этого человека найти.

Есть знаменитый гочи с очень хорошей репутацией, некий Кара-Гасым. О нем уже неделю говорит весь город, потому что недавно в Шубанах этот человек в одиночку перестрелял целую банду армянских анархистов. Осведомленный человек сказал: если Кара-Гасым возьмется – сделает. А не возьмется – значит, никто не поможет.

Еще через полчаса, укутанная в старый хиджаб младшей служанки, Саадат шла по Старому Городу.

Посредник, которого прислал осведомленный человек, показал во двор:

– Это здесь, госпожа. По лесенке и наверх. Дальше я с вами не пойду, и да поможет вам Аллах.

С бьющимся сердцем, но шагом твердым и решительным вошла она в комнату, где на коврах висело много оружия, а у стола огромный пышноусый детина ел сухофрукты, зачерпывая их горстями.

Скорбный рассказ он выслушал молча. Сразу сказал:

– Нет, не возьмусь. Уходи, женщина.

– Здесь пятнадцать тысяч. – Саадат развернула и показала деньги – все, какие были дома. – Будут еще.

Он на деньги и не взглянул. Везло ей сегодня на бессребреников.

– Черный Гасым честный человек. Если не могу сделать, так и говорю. У меня, женщина, сейчас есть дела поважнее. Я сейчас занят. Я слово дал. Смирись с судьбой. Если тебе дорог сын, променяй на него свое богатство.

Про настоящих гочи известно: их слово – камень. Если что сказал – не переубедишь и не разжалобишь. Упрашивать бесполезно.

Ослепнув от нахлынувших слез, Саадат поднялась, побрела куда глаза глядят. Какая-то дверь. Переход или коридор. Стена.

Кажется, она вышла не туда, откуда пришла.