Королевство гнева и тумана - Сара Маас (2016)

— Пожалуй, это самое знаменитое место во всем Веларисе, — сказал Риз. — Здесь обитают художники и ремесленники, творящие искусство. Одних выставочных залов чуть ли не сотня. Словом, здесь можно найти все, что нужно для собственного творчества, и купить плоды чужого. Картины, скульптура, керамика, поделки из дерева — все что угодно. Вообще же, это место называют Радугой Велариса. На другом берегу Сидры тоже есть холм. Его вершину облюбовали актеры, музыканты, танцоры. Видишь, вон там кусочек золота поблескивает? Это один из главных театров. Их у нас пять, но этот — самый знаменитый. Есть театры поменьше. Есть даже амфитеатр на морских скалах…

Ризанд умолк, заметив, что я продолжаю разглядывать улицу и ее причудливые здания.

По улице в обе стороны шли фэйцы и фэйри. Они-то и привлекли мое внимание. Такую породу фэйри я видела впервые. У некоторых были очень длинные руки и ноги. Головы почти лысые — то ли потому, что фэйри их брили, то ли такие от рождения. Но сильнее всего поражала их кожа: почти черная, она светилась изнутри мягким светом, напоминавшим лунный. Помимо чернокожих, попадались чешуйчатые фэйри. Их кожу покрывали переливающиеся чешуйки, которые при ходьбе постоянно меняли цвет. Далеко не у всех были ноги в привычном, «человеческом» понимании. У кого-то они больше напоминали когтистые лапы, у иных — полосатые ноги зебры с изящными копытами. Между прочим, у некоторых фэйри из головы торчали рога. Одежда этих странных существ тоже отличалась: одни кутались в теплые пальто, шарфы и рукавицы, другие шли почти голыми, ничем не прикрывая чешуйчатые и шерстистые тела. Ни у них самих, ни у остальных прохожих это не вызывало ни капли смущения. Все они были чем-то поглощены или заняты. Кто-то выбирал место для написания картины с натуры, кто-то спешил за покупками. А кто-то — покрытый пылью, глиной и пятнами краски — был вынужден прервать работу и отправиться пополнять запасы.

Художники. Я никогда не причисляла себя к художникам, никогда не называла свои картины и рисунки произведениями искусства, однако…

Там, где когда-то жили цвет, свет и формы, теперь осталась лишь грязная тюремная камера.

— Я устала, — сказала я, не поворачиваясь к Ризу.

Я чувствовала на себе его взгляд, но сейчас мне было все равно, поставлен у меня в мозгу заслон или нет. Хочет читать мои мысли — пусть читает.

— Можем как-нибудь прийти сюда снова, — только и сказал он. — Нам и так пора заканчивать прогулку. Время близится к обеду.

Солнце опускалось за холмы, туда, где Сидра встречалась с морем. Весь город окрасился в розовые и золотистые тона.

Меня не тянуло запечатлеть эту красоту. Горожане останавливались, любуясь изменчивыми предвечерними красками. У них была свобода любоваться своим городом когда вздумается. У них была свобода наслаждаться жизнью. Им в голову не приходило, что так бывает не везде и не всегда.

Мне вдруг захотелось наорать на них. Захотелось вытащить из мостовой камень и швырнуть в ближайшую витрину. Во мне снова забурлила неведомая сила. Выпустить бы ее наружу, показать бы им — сытеньким, довольным собой, — что́ сделали со мной и остальным миром, пока они тут любовались закатами и распивали чаи над рекой.

— Полегче, — пробормотал Риз.

Я резко повернулась к нему, тяжело дыша. Лицо Риза вновь стало непроницаемым.

— Мои подданные ни в чем не виноваты.

Мой гнев вдруг исчез. Казалось, он долго выбирался наружу, а на последней ступеньке поскользнулся и плюхнулся, словно клякса, на белесые камни мостовой.

Ризанд был прав. Жители Велариса ни в чем не виноваты. Но мне сейчас не хотелось думать ни о них, ни о чем-либо вообще.

— Я устала, — повторила я.

Риз мотнул головой, однако спорить не стал.

— Завтра мы погуляем вечером, — объявил он, поворачиваясь ко мне. — Веларис прекрасен и днем, но город строили в расчете на то, что любоваться им будут в темноте.