Полиция - Ю. Несбё (2013)

Но Трульс казался довольным, он все смеялся и смеялся. Однажды в юности Микаэль объяснил ему, что от его смеха у людей мурашки бегут по коже и ему стоит смеяться по-другому, потренироваться и выработать иной, более обычный и приятный способ смеяться. В ответ Трульс только громче заржал, тыча в Микаэля пальцем. Он направлял в его сторону палец, не произнося ни слова, только пофыркивал и гоготал.

— Разве ты не собираешься спросить меня об этом? — заговорил Трульс, вставляя патроны в магазин своего пистолета.

— О чем?

— О деньгах на моем счете.

Микаэль перенес вес тела на другую ногу:

— Ты поэтому позвал меня сюда? Чтобы я спросил тебя об этом?

— Ты не хочешь знать, как деньги там оказались?

— Зачем мне сейчас мучить тебя вопросами?

— Ты же начальник полиции.

— А ты принял решение держать рот на замке. Я считаю это глупым, но уважаю твое решение.

— Правда? — Трульс вставил магазин на место. — Или ты не мучаешь меня вопросами, потому что уже знаешь, откуда взялись эти деньги, Микаэль?

Микаэль Бельман посмотрел на друга детства. Теперь он это видел. Видел, что именно в нем изменилось. Болезненный блеск. Тот же, что и в юности. Таким же блеском загорались его глаза, когда он злился, когда большие парни в Манглеруде собирались побить болтливого красавчика, укравшего у них Уллу, и Микаэль был вынужден прятаться за спину Трульса. Был вынужден спускать на них гиену. Ободранную, избитую гиену, которой и так приходилось терпеть много издевательств. Так много, что плюс-минус еще одно — не имело значения. Но со временем они усвоили, что терпеть побои — это больно, так больно, что оно того не стоило. Потому что когда глаза Трульса загорались этим блеском, сверканием глаз гиены, это означало, что он готов умереть и что если он вопьется в тебя зубами, то уже никогда ни за что не отпустит. Он сожмет челюсти и будет висеть на тебе, пока ты не упадешь на колени или пока его от тебя не отрежут. С годами Микаэль все реже видел этот блеск в глазах Трульса. Конечно, он появился в тот раз, когда они разбирались в гараже с гомиком. А в последний раз Микаэль заметил его после того, как сообщил Трульсу о временном отстранении. Но вот что изменилось: теперь этот блеск никуда не исчезал. Его глаза сверкали так, словно у него лихорадка.

Микаэль медленно, как бы недоверчиво покачал головой:

— О чем ты сейчас говоришь, Трульс?

— Может быть, деньги не напрямую, но пришли от тебя. Может быть, это ты платил мне все время. Может быть, это ты привел ко мне Асаева.

— Вот теперь мне кажется, что ты надышался пороховыми газами, Трульс. Я никогда не имел ничего общего с Асаевым.

— Может, спросим его об этом?

— Рудольф Асаев мертв, Трульс.

— Как удобно, да? Все, кто мог что-нибудь рассказать, случайно умерли.

«Все, — подумал Микаэль Бельман. — Кроме тебя».

— Кроме меня, — закончил Трульс, ухмыляясь.

— Мне пора, — сказал Микаэль, сорвал свою мишень и сложил ее.

— Ах да, — произнес Трульс. — Мероприятие по средам.

Микаэль застыл.

— Что?

— Просто помню, что ты всегда по средам в это время уходил из офиса.

Микаэль изучающе поглядел на него. Вот что удивительно: несмотря на двадцатилетнее знакомство с Трульсом Бернтсеном, Микаэль так и не был уверен в том, глуп его друг или умен.

— Ясно. Только позволь сказать, что для тебя же будет лучше, если ты станешь держать свои измышления при себе. При нынешнем положении дел это может лишь навредить тебе, Трульс. И возможно, не надо со мной делиться слишком многим. Я могу оказаться в сложной ситуации, если меня вызовут как свидетеля. Понятно?

Но Трульс уже надвинул на уши наушники и повернулся лицом к мишени. Оба глаза за очками широко раскрыты. Вспышка. Две. Три. Казалось, пистолет хочет вырваться из его рук, но хватка Трульса была слишком крепкой. Хватка гиены.

На парковке Микаэль почувствовал, как в кармане завибрировал телефон.