Ведьма - Камилла Лэкберг (2019)

– Туре Карлсон, проживающий в Уддевалле, приезжал в начале мая в Танумсхеде, – продолжал Йоста. – В заявлении указано, что он пытался познакомиться с пятилетней девочкой в торговом центре. Возле туалетов.

Патрик похолодел.

– А где он сейчас?

– Я уже позвонил коллегам в Уддеваллу – они его проверят, – ответил Флюгаре.

Хедстрём, кивнув, снова взглянул в сторону дома.

На этот раз эксперты-криминалисты решили не разделяться; все работали в одном месте, проходя комнату за комнатой. Патрик нервничал и чувствовал себя неуместно, стоя во дворе в слепящем свете солнца. Он слышал, как Турбёрн попросил всех членов семьи выйти из дома; сначала вышел Петер, затем его родители и последней – Эва. Она моргала, щурясь на солнце; Патрик подумал, что Эва не выходила из дому с тех пор, как они обнаружили Нею.

Петер медленно подошел к Хедстрёму, стоящему в тени яблони.

– Когда это закончится? – тихо спросил он и уселся на траву.

Патрик уселся рядом с ним. Он видел, как родители Петера на повышенных тонах разговаривают с Йостой чуть в стороне. Эва, сжав руки, уселась на стул возле дома и уставилась в крышку стола.

– Через пару часов мы закончим, – проговорил он, хотя и понимал, что Петер говорит не об этом.

Патрик имел в виду горе. И тут он ничем не мог помочь. Никакие слова не могли дать утешения. Они с Эрикой побывали на волоске от трагедии – тогда, после страшной автомобильной аварии. Но беда прошла стороной. Впрочем, это несравнимо с той пропастью, в которой оказались сейчас родители Неи. Такое даже представить себе трудно.

– Кто мог такое сотворить? – проговорил Петер, машинально выдирая из газона травинки.

Газон уже несколько дней никто не поливал, он начал желтеть и подсыхать.

– Мы не знаем, но делаем все возможное, чтобы это выяснить, – ответил Патрик, чувствуя, как безжизненно и шаблонно звучат его слова.

В таких ситуациях он никогда не знал, что сказать. Йоста куда лучше умел обращаться с родственниками. Сам же Патрик чувствовал себя нелепо и часто начинал машинально говорить банальности.

– Мы не стали заводить других детей, – проговорил Петер. – Думали, нам достаточно Неи. Надо было завести еще… Иметь резерв. – Он издал металлический смешок.

Патрик сидел молча, чувствуя себя так, словно вторгся на чужую территорию. Маленький хутор казался таким уютным, таким красивым – а они ворвались, как саранча в Ветхом Завете, и разорвали в клочки остатки идиллии… Однако он вынужден взять на себя роль того, кто проникает за фасад. Многое в этой жизни оказывается совсем не таким, каким кажется на первый взгляд, – и если у кого-то горе, это еще не означает, что этот человек невиновен. В начале своей карьеры Хедстрём думал иначе – и сейчас иногда тосковал по тем временам, по той наивной вере в доброе начало в человеке. За годы работы в полиции он слишком часто убеждался, что в каждом человеке таится тьма, и никогда не знаешь, когда она возьмет над ним власть. Наверняка и в нем самом это было – как и во всех прочих. Патрик принадлежал к тем людям, кто был глубоко убежден: каждый в состоянии убить человека – вопрос только в том, насколько высок порог. Социальная надстройка тонка; под ней скрываются древнейшие инстинкты, готовые в любой момент захватить власть, как только обстоятельства сложатся благоприятно. Вернее, неблагоприятно.

– Я по-прежнему вижу ее, – сказал Петер и лег в траву, словно его большое сильное тело капитулировало. Он, не мигая, смотрел в небо, хотя лучи солнца пробивались сквозь листву и должны были бы ослепить его. – Я вижу ее, я слышу ее. Забываю, что она уже не вернется домой. А когда вспоминаю, где она, мне кажется, что ей холодно. И одиноко. И она тоскует без нас и не понимает, где мы, почему не придем и не заберем ее.