Турецкий гамбит - Борис Акунин (2000)

– Господа, не надо! – наконец обрела голос Варя. – Это все из-за меня. Полковник немного выпил, но он не хотел меня оскорбить, я знаю. Ну перестаньте же, это в конце концов нелепо! В какое положение вы меня ставите? – Ее голос жалобно дрогнул, но мольба так и не была услышана.

Даже не взглянув на даму, из-за чести которой, собственно, произошла вся история, свора мужчин, оживленно переговариваясь, двинулась по коридору в сторону внутреннего дворика. С Варей остался один Маклафлин.

– Глупо, – сердито сказал он. – Какие еще эспадроны? Я-то видел, как румыны управляются с саблей. Тут в третью позицию не встают и «гарде» не говорят. Рубят ломтями, как кровяную колбасу. Ах, какое перо погибает, и как по-идиотски! Все французская спесь. Индюку Лукану тоже не поздоровится. Засадят в тюрьму, и просидит до самой амнистии по случаю победы. Вот у нас в Британии…

– Боже, боже, что делать, – потерянно бормотала Варя, не слушая. – Я одна во всем виновата.

– Кокетство, сударыня, – большой грех, – неожиданно легко согласился ирландец. – Еще со времен Троянской войны…

Из двора донесся дружный вопль множества мужских голосов.

– Что там? Неужели кончено? – Варя схватилась за сердце. – Как быстро! Сходите, Шеймас, посмотрите. Умоляю!

Маклафлин замолчал, прислушиваясь. На его добродушном лице застыла тревога. Выходить во двор корреспонденту явно не хотелось.

– Ну что же вы медлите, – поторопила его Варя. – Может быть, ему нужна медицинская помощь. Ах, какой вы!

Она метнулась в коридор, но навстречу, бренча шпорами, шел Зуров.

– Какая жалость, Варвара Андреевна! – еще издали крикнул он. – Какая непоправимая утрата!

Она обреченно припала плечом к стене, подбородок задрожал.

– Как могли мы, русские, утратить традицию сабельной дуэли! – продолжал сокрушаться Ипполит. – Красиво, зрелищно, эффектно! Не то что пиф-паф, и готово! А тут балет, поэма, бахчисарайский фонтан!

– Перестаньте нести чушь, Зуров! – всхлипнула Варя. – Скажите же толком, что там?

– О, это надо было видеть. – Ротмистр возбужденно посмотрел на нее и на Маклафлина. – Все свершилось в десять секунд. Значит, так. Маленький, тенистый двор. Каменные плиты, свет фонарей. Мы, зрители, на галерее, внизу только двое – Эвре и Лука. Союзник вольтижирует, помахивает шашкой, чертит в воздухе восьмерки, подбросил и разрубил пополам дубовый листок. Публика в восторге, хлопает в ладоши. Француз просто стоит, ждет, пока наш павлин кончит красоваться. Потом Лука скок вперед и делает клинком этакий скрипичный ключ на фоне атмосферы, а Эвре, не трогаясь с места, только подался туловищем назад, ушел от удара и молниеносно, я и не заметил как, чиркнул сабелькой – прямо румыну по горлу, самым острием. Тот забулькал, повалился ничком, ногами подергал и все, в отставку без пенсиона. Конец дуэли.

– Проверили? Мертв? – быстро спросил ирландец.

– Мертвее не бывает, – уверил его гусар. – Кровищи натекло с Ладожское озеро. Варвара Андреевна, да вы расстроились! На вас лица нет! Обопритесь-ка на меня. – И охотно обнял Варю за бок, что в данной ситуации было кстати.

– Д'Эвре? – пролепетала она.

Зуров словно ненароком подобрался рукой повыше и беспечно сообщил:

– А что ему? Пошел сдаваться в комендатуру. Известное дело, по головке не погладят. Не юнкеришку освежевал – полковника. Турнут обратно во Францию, и это в лучшем случае. Вот я вам пуговку расстегну, легче дышать будет.

Варя ничего не видела и не слышала. Опозорена, думала она. Навеки утратила звание порядочной женщины. Доигралась с огнем, дошпионилась. Легкомысленная дура, а мужчины – звери. Из-за нее убит человек. И д'Эвре она больше не увидит. А самое ужасное – оборвана нить, что вела к вражеской паутине.

Что скажет Эраст Петрович?

Глава восьмая,

в которой Варя видит ангела смерти

«Правительственный вестник» (Санкт-Петербург),