Турецкий гамбит - Борис Акунин (2000)

Соболев говорил отрывисто, горько и, кажется, искренне. Варя искренность оценила. И еще, конечно, догадывалась, к чему дело идет. Могла бы вовремя остановить, увести разговор в сторону, но не хватило характера. А у кого бы хватило?

– Очень скоро я понял, что в высшем обществе мне делать нечего. Климат не для моего организма. Так и жили – я в походах, она в столице. Кончится война, потребую развода. Могу себе позволить, заслужил. И никто не осудит – как-никак герой. – Соболев лукаво улыбнулся. – Так что скажете, Варенька?

– О чем? – с невинным видом спросила она. Проклятая кокетливая натура так и пела. Вроде бы и ни к чему это признание, одни осложнения от него, а все равно – праздник.

– Разводиться мне или нет?

– Это уж вы сами решайте. (Вот сейчас, сейчас скажет те самые слова).

Соболев тяжко вздохнул и – головой в омут:

– Я давно на вас заглядываюсь. Вы умная, искренняя, смелая, с характером. Именно такая спутница мне нужна. С вами я стал бы еще сильнее. Да и вы не пожалели бы, клянусь… В общем, Варвара Андреевна, считайте, что я делаю вам официальное…

– Ваше превосходительство! – крикнул Перепелкин, чтоб ему под землю провалиться. – Сан-Стефано! Выгружаемся?

Операция прошла без сучка без задоринки. Разоружили ошалевшую охрану станции (смешно сказать – шестеро сонных солдат), рассыпались по городку взводными командами.

Пока с улиц доносилась редкая перестрелка, Соболев ждал на станции. Все закончилось в полчаса. Потери – один легко раненный, да и того, похоже, свои по ошибке задели.

Генерал наскоро осмотрел освещенный газовыми фонарями центр городка – чуть дальше начинался темный лабиринт кривых улочек, и туда соваться смысла не было. В качестве резиденции и оплота обороны (на случай неприятностей) Соболев выбрал массивное здание филиала Османо-Османского банка. Одна из рот разместилась непосредственно у стен и внутри, вторая осталась на станции, третья распределилась дозорами по окрестным улицам. Поезд немедленно укатил обратно – за подкреплениями.

Сообщить по телеграфу в штаб верховного о захвате Сан-Стефано не удалось – линия молчала. Видно, турки постарались.

– Второй батальон прибудет не позже полудня, – сказал Соболев. – Пока ничего интересного не предвидится. Будем любоваться огнями Цареграда и коротать время за приятной беседой.

Временный штаб устроили на третьем этаже, в директорском кабинете. Во-первых, из окон, действительно, было видно далекие огоньки турецкой столицы, а во-вторых, прямо из кабинета стальная дверь вела в банковское хранилище. На чугунных полках ровными рядами стояли мешки с сургучными печатями. Д'Эвре прочитал арабскую вязь, сказал, что в каждом мешке по сто тысяч лир.

– А говорят, Турция обанкротилась, – удивился Митя. – Тут же миллионы!

– Именно поэтому обоснуемся в кабинете, – решил Соболев. – Целее будут. Меня один раз уже обвиняли в похищении ханской казны. Хватит.

Дверь в хранилище осталась приоткрытой, и про миллионы никто не вспоминал. Со станции в приемную перенесли телеграфный аппарат, провод протянули прямо через площадь. Раз в пятнадцать минут Варя пробовала связаться хотя бы с Адрианополем, но аппарат признаков жизни не подавал.

Явилась депутация от местного купечества и духовенства, умоляла дома не грабить и мечети не разорять, а лучше назначить контрибуцию – тысяч этак в пятьдесят, больше бедным горожанам не собрать. Когда глава депутации, толстый горбоносый турок в сюртуке и феске, понял, что перед ним – сам легендарный Ак-паша, сумма предлагаемой контрибуции немедленно возросла вдвое.

Соболев успокоил туземцев, объяснил, что контрибуцию взимать не уполномочен. Горбоносый покосился на незапертую дверь в хранилище, почтительно закатил глаза:

– Понимаю, эфенди. Сто тысяч лир для такого большого человека – сущий пустяк.