Моя последняя ложь - Райли Сейгер (2019)

После этого я отказалась выходить из квартиры. Я пропустила школу. Притворилась больной. Три дня просидела в комнате, не принимая душ и не чистя зубы, покрывшиеся налетом. Мои родители отвели меня к психиатру, который сказал, что у меня галлюцинации.

Мне поставили диагноз «шизофреноформное расстройство», от которого рукой было подать до шизофрении. Доктор объяснил, что происшествие в лагере не имеет никакого отношения к заболеванию. Оно всегда было со мной, а потрясение выпустило его наружу, как лаву из жерла спящего вулкана.

Еще доктор сказал, что подобные расстройства временны. У больных обычно наступает значительное улучшение при правильном лечении. В результате я провела полгода в психиатрической лечебнице, специализировавшейся на девочках-подростках.

Там было чисто, уютно и хорошо. Никто не сходил с ума напоказ. Никакой драмы в стиле «Прерванной жизни». В лечебнице лежала кучка девчонок, изо всех сил старавшихся поправиться. Я выздоровела – благодаря терапии, лекарствам и старомодному терпению.

Именно там я начала рисовать. Это называлось «художественной терапией». Меня посадили за холст, вручили кисть и велели нарисовать мои чувства. Я разрезала холст полоской синего. Преподаватель, высокая седая женщина мягкого нрава, забрала полотно, поставила новое и сказала:

«Эмма, нарисуй то, что видишь».

Я нарисовала девочек.

Вивиан, Натали, Эллисон.

В таком порядке.

Картина очень отличалась от того, что я писала впоследствии. Она была инфантильной, грубой и ужасной. Девочки не были похожи на свои прототипы – просто черные закорючки, торчащие из белых треугольных платьев. Но я понимала, кто это, и исцелилась.

Полгода спустя меня отпустили. Мне все равно пришлось пить антипсихотические препараты и ходить на терапию раз в неделю. Я принимала лекарства еще пять лет. Встречи с психотерапевтом продолжаются и по сей день. Они мне помогают, хотя и не в такой степени, как добрая и терпеливая доктор Шайвли из больницы. В нашу последнюю встречу она подарила мне браслет. На нем висели три милые птички.

«Пусть это будет твоим талисманом, – сказала она, защелкивая браслет на моем запястье. – Никогда не забывай о том, что позитивное мышление приносит пользу. Если ты вдруг увидишь галлюцинацию, коснись браслета, скажи себе, что это неправда, что ты сильнее людских ожиданий, сильнее всего».

Я так и не вернулась в свою частную школу. Родители отправили меня в государственную. Я подружилась с ребятами. Начала задумываться о живописи. Стала счастливой.

Девочек я больше не видела.

Только на своих картинах.

Я считала, что это личная информация, мой секрет. Но Френни как-то обо всем разнюхала. Впрочем, я не удивлена. Большие деньги открывают множество дверей. Они с Тео смотрят на меня с любопытством. Мне кажется, им интересно, могу ли я сорваться.

– Это было давно.

– Ну конечно, – говорит Тео.

– И вообще, мы не хотим подвергать тебя критике или наказанию, – добавляет Френни. – Поэтому мы и должны были предупредить насчет камеры.

Я понятия не имею, чего они ждут. Они хотят, чтобы я их простила? Чтобы сказала, что вполне нормально шпионить за человеком, потому что в подростковом возрасте с ним случилась беда?

– Понимаю, – отвечаю я кратко. – Лучше перестраховаться, ведь так? Мы же не хотим еще одного кошмара.

Я встаю из-за стола, извиняюсь и, пробежав между двумя статуями, мчусь прочь. Статуи смотрят мне вслед слепым взглядом. Они ничего не видят, но все знают.

Тео бросается следом. Я слышу его торопливые шаги по валежнику. Он лучше знаком с местностью. Я прибавляю скорости, хотя понимаю, что он все равно меня догонит. Я хочу заставить его потрудиться. Я резко сворачиваю влево, пытаясь его перехитрить. Пусть попетляет по лесу. Тео понимает, что я делаю, поэтому я снова меняю направление.

– Эмма, не сердись! – зовет он.