Внук сотника - Евгений Красницкий (2016)

Для начала Мишка попробовал определить силу натяжения тетивы. Закрепив самострел на дереве, повис на тетиве всем своим весом. Ничего не вышло. Потом, соорудив веревочную подвеску, начал добавлять дополнительный груз и, наконец, добился своего: самострел взвелся и встал на стопор. Оказалось, что для этого требуется усилие, примерно в два с половиной раза превышающее вес самого Мишки. Со всей остротой встал вопрос о рычаге. Прикидывая так и сяк, делая деревянные модели, Мишке, в результате почти двухнедельных усилий, удалось создать требуемую конструкцию. По расчетам выходило, что придуманный механизм сможет приводить самострел в боевое положение, если на рычаг, закрепленный сбоку, надавливать ногой.

Теперь все это требовалось как-то воплотить в металле. Без дипломатических переговоров было не обойтись, опять приходилось обращаться к деду. Однако жизнь снова внесла свои коррективы в Мишкины планы, да еще такие коррективы, что, как говорится, не дай бог!

* * *

Однажды утром на тропинке, ведущей к пасеке, появилась телега, нагруженная домашним скарбом, которую тащили Немой и дядька Лавр. Сзади телегу подталкивали мать и Кузьма с Демьяном. Рядом с телегой шли жена Лавра – тетка Татьяна и Мишкины старшие сестры, держа за руки младших близнецов. То, что в телегу не запрягли лошадь, удивления не вызывало – на пасеке коням лучше не появляться. Пчелы не переносят запаха лошадиного пота, могут зажалить скотину насмерть. Но вот то, что все семейство, собрав вещички, подалось из села, вызывало самые нехорошие предположения.

Впрочем, долго терзаться догадками Мишке с дедом не пришлось, все объяснили лишь два слова, которые даже не сказал, а выдохнул Лавр:

– Моровое поветрие.

Эпидемия! Как объяснил дядька Лавр, в ближайшей деревне, находившейся примерно в половине пешего дневного перехода от Ратного, пластом лежат уже почти все. Весть эту принесли беженцы, которых в село не пустили, да они и сами не очень-то набивались. Сообщили об опасности и пошли дальше.

Было это с неделю назад, а вчера вечером у дедова подворья появилась Юлька, заходить не стала, а крикнула матери с улицы, что в селе появились сразу четверо больных. Дядька Лавр долго раздумывать не стал, за пару часов погрузили все, что можно было увезти на трех имеющихся телегах, забрали скотину и, не дожидаясь утра, отправились на пасеку к деду.

«Юлька… не заходила во двор, покричала издали, значит, уже побывала около больных, боялась заразить. Господи, если Ты и в правду есть, помоги ей, не дай умереть…

Откуда такие мысли, сэр? Вам всего тринадцать лет! Заткнись, мудак! Мне – пятьдесят с лишним, и я ничем и никому не могу помочь. Даже если бы ТАМ я был врачом, неизвестно, помогли бы мне мои знания или нет, а вот ей действительно еще нет двенадцати, и она, вместе с матерью, будет ходить от одного инфекционного больного к другому и даже не подумает смыться из села, чтоб спастись. И никакой клятвы Гиппократа, никаких наград или привилегий. Делай, что должен, и будет то, что будет. Вот на таких Юльках Держава больше тысячи лет и продержалась, а потом пришли борцы за «общечеловеческие ценности», мать их всех!

Что ж делать-то? Ничего. Просто ждать. Вы ведь, сэр, даже молиться по-настоящему – искренне – не можете, так что учитесь у женщин. Они чуть ли не каждый год своих мужчин на рать провожают. И ждут, ждут, ждут…»

* * *

Жизнь продолжалась. Мужи в три топора за несколько дней поставили поодаль от пасеки сруб, близнецы в поте лица таскали с реки булыжники – сначала для печи, потом для кузнечного горна, Мишку поставили пасти небольшое семейное стадо, и вообще, было такое впечатление, что устраиваются здесь чуть ли не навсегда.