Павших сегодня сожгут. Надо бы кремировать и Элю, но без аус Хансалов, мне так кажется, это делать неправильно. Гонца в столицу я уже послал, а раз опасность миновала, я сам тоже туда перейду, у меня же заседание комиссии, но к похоронам вернусь.

К счастью, из всех погибших только один был женат. На построении в стайке штатских стояла жена и двое детей, мальчик двенадцати лет и пятилетняя девочка. Мальчик крепился, а женщины наревелись и еле держались, чтобы вновь не заплакать. Я подумал – почему бы не поднять моральный дух женатых солдат? Ведь вдове сейчас придется устраиваться, а ведь каждый, вольно или невольно, на себя ситуацию примеряет. Разразился речью. Смысл – как в песне. Сказал, что, мол, при отце-герое и сыну героем быть. Велел мальчугану встать в солдатский строй, приказал принять на место отца с полным солдатским жалованьем. Велел сшить мундир, выдать необходимое, обучить всему положенному солдату и оставить семье жилье при форте. До тех пор, пока войдет в возраст, будет числиться нестроевым, а там займет должность отца.

Паренек за меня хоть сейчас пойдет в огонь и в воду. Вдова не сдержалась, заплакала, дочка и другие женщины ее утешали. Солдаты были сильно удивлены, но, похоже, поддерживали такое решение. Понятно, мне это лишние расходы, от пацана совсем мало проку, и еще долго ничего толкового ожидать не придется. Однако семья погибшего пристроена, а у женатиков появилось ощущение, что на крайний случай и об их детях позаботятся. В общем, и сделал доброе дело, и поднял мотивацию своих гарнизонных. Хотя денег вдове и раненым тоже пришлось выдать.

Вернулся домой, а там родители, только что заехали проведать своего загулявшего сына. Его конкубиночку тоже. Та смущается, мама ее за щечку треплет и обычные женские разговоры ведет. Про нападение упомянул мельком: «Напали – отбили». Про смерть Эли не вспомнил. Мама в интересном положении, расстроится, зачем ей это. Когда остались вдвоем с папой, ему рассказал, пусть маму подготовит и тогда донесет скорбную весть. Отец согласился, действительно маме тяжеловато приходится, к тому же она всякий день во дворце проводит.

Черныш меня удивила: мою маму считает самой главной, первой, сразу после богов, начальницей. Непрерывно кланяется, разговаривает очень уважительно, а раз, когда та протянула ей зачем-то руку, бухнулась на колени и приложилась к запястью губами. Причем с отцом ничего такого, обращается с ним как со всеми. Почему-то мне думается, что она маму в семейной иерархии главной числит. Не папе, не мне, а именно родительнице стала жаловаться на Мику. Дескать, мешает господину вершить важные государственные дела. Маме, чувствуется сразу, такое отношение непривычно, но приятно. Слушает, в нужных местах одобрительно кивает, а глаза смеются. Как будто она в игру «дочки-матери» с маленькой девочкой играет. Когда про отвлечение от государственных дел речь зашла, родительница нахмурила брови и погрозила пальчиком Мике. Негритянка победно улыбнулась. Но только мама попыталась подарить ей какую-то безделушку – замотала головой, бухнулась в ноги и стала просить прощения. Говорит, подарки она может принять только из рук господина, иначе никак, ибо измена. Даже для доброй валиде не может сделать исключения. Тут мама увела конкубину и служанку, чтобы поговорить с ними «о делах».