Хуже то, что полиция, очевидно, не поспевала за бурно развивающимся миром уголовным. Да и законы «не ведали» многих фундаментальных проблем. А уж как любили в эти годы повернуть даже самое мерзкое и очевидно уголовное дело «политической стороной» – не пересказать. Фрондировать было модно. И не только среди молодежи, но и у образованной части «тех, кому за тридцать». Да еще и страсть местных превращать судебные процессы в шоу, где адвокаты ведут свое «стендап-шоу», срывая раз за разом правосудие.

Николая Александровича удручало еще и то, что его предшественники своими руками сделали все возможное для стремительного развития уголовников. Например, осужденные на каторгу в европейской части, за редкими исключениями, отправлялись в так называемые централы – крупные тюрьмы. Но вот беда – там никто не работал, во всяком случае, в европейской части России. Просто сидел. Каторга? Формально – да. Фактически – школы уголовной жизни, как и прочие другие тюрьмы. Потому что именно там опытные уголовники втягивали в свою среду молодых да залетных, передавая накопленные знания и традиции.

Благодаря чему к 1889 году даже сформировалась особая каста уголовных элементов, называемая «иванами». Этакие прототипы «воров в законе», то есть тех, кто «разводит по понятиям» и разрешает споры, сообразно неписаным законам уголовного мира. В обычных условиях они были даром не нужны, но тут – «сам бог велел».

Вот год от года уголовники и плодились. Раз попавший в эту тюремную среду имел все шансы никогда оттуда не вырваться. Даже выйдя на свободу, он все равно оставался частью уголовного мира. А все в целом выглядело как какая-то кошмарная зараза. Почти чума, только социальная, разъедающая империю изнутри.

Да, люди жили бедно, что в немалой степени способствовало высокой криминогенной обстановке. Но еще какие-то полвека назад уровень жизни был заметно хуже. И что? Почему тогда-то не плодились да размножались уголовные элементы с такой совершенно немыслимой скоростью? Может быть, потому, что не было условий и мест, где они могли бы социализироваться?

И чем больше он думал, тем больше приходил к выводу о том, что корень всех проблем лежит в двух ключевых моментах. Прежде всего в законодательстве, которое было во многом отсталым и весьма несовершенным, то есть не способным отвечать вызовам времени. Очень сложно осудить человека за злодейства, которые не знает закон. А если и знает, то в каком-то карикатурном, искаженном виде.

При Александре II хотели судебную систему подогнать под лучшие европейские образцы. Дескать, мы не хуже европейцев. Да вот беда – о прикладных задачах позабыли совершенно. Из-за чего законы Российской империи хоть и были в чрезвычайной степени либеральны, переплюнув в этом даже «лучших учителей», но конкретные прикладные задачи ими решать было решительно невозможно. Все превращалось либо в цирк, либо в бред, либо в шоу. Даже когда вина очевидна, сговор налицо, улики не оставляют никаких шансов… всегда можно было повернуть дело в нужную сторону. То есть судебная система выстраивалась не для обеспечения законности в обществе, а сама для себя.

Дополняла совершенно бестолковую систему законов система наказаний. Которая была не только совершенно несправедливой, но и вредной и даже опасной. Почему несправедливой? А как иначе? Человек совершил преступление против общества, и с налогов, которые это общество платит, его должны кормить, поить, согревать, одевать, охранять и так далее. Тюрьма – это ведь и неплохой способ скрыться от самосуда и расправы обиженными родственниками. Так что, несмотря на все ужасы тюрьмы, положение заключенных было более благоприятным, нежели у неквалифицированных рабочих и крестьянской бедноты. Те легко могли умереть от голода или холода. А заключенные – нет. Особенно в европейской части России. Их ведь кормили. Пусть и не очень сытно и разнообразно, зато регулярно. Получалось прям как в присказке из «Приключений Шурика»: «Кто не работает, тот ест».