Утонувшие девушки - Лорет Уайт (2019)

– Это нам в лаборатории скажут, – отозвалась О’Хейган. – Шерсть состоит в основном из белка кератина. У каждого вида животных она характерной длины, цвета, формы, со своеобразной луковицей и микроскопическими особенностями, которые позволяют экспертам определять хозяина шерсти.

Волоски отправились по отдельности в бумажные конверты, которые надписывали лаборанты.

– Может помочь определить место преступления, – негромко сказал Мэддокс. – По-моему, на суше, потому что шерсть не морского обитателя.

Виолончель заиграла еле слышно, создавая подспудное напряжение в ожидании очередного крещендо. Шли минуты.

Мэддоксу стало жарко, несмотря на холод морга. Стальные инструменты звякали о раковину.

– На полиэтиленовой пленке имеются царапины и порывы, – сказала О’Хейган. – Возможно, это ее течением тащило по дну…

Повреждения были сфотографированы и записаны.

– Давайте-ка перевернем.

Лаборанты помогли О’Хейган перевернуть утопленницу в пластиковом коконе на живот.

– Борозды на затылке почти четыре сантиметра глубиной и отстоят друг от друга на девять сантиметров. – Из одной раны О’Хейган извлекла извивающуюся креветку, которая тоже отправилась в один из пакетов.

– Жрали ее мозг… Вот черт, – прошептал Лео.

Мэддокс глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, но тут же пожалел об этом – в нос ударили резкие запахи смерти и морга.

Снова защелкал фотоаппарат. О’Хейган диктовала данные визуального осмотра с головы до ног. Под пластиком были отчетливо заметны темно-фиолетовые следы.

– Трупные пятна? – предположил Лео.

– Или синяки, – сказала О’Хейган. – Узнаем, когда развернем.

Закончив с осмотром, она велела помощникам снова положить труп на спину.

– Стало быть, она участвовала в какой-нибудь эротической игре с удушением, и что-то пошло не так, – тихо сказал Лео. – Или же ее вполне традиционно задушили, а потом завернули в пленку и выбросили в воду. Течениями и приливом ее таскало по дну, наконец в теле образовались газы, она всплыла, попала под винты, снова пошла на дно и каким-то образом оказалась в канале, под мостом Джонсон-стрит…

– Может, подождем с версиями, пока не развернули пленку? – перебил Мэддокс.

Лео полоснул его взглядом, сжав рот в тонкую полоску.

– Так, давайте открывать, – распорядилась О’Хейган.

Струны виолончели стонали, сойдясь в яростной какофонии, становившейся все пронзительнее.

– Хоть бы она выключила эту дрянь, – пробормотал Лео, доставая новую жвачку. – Какой-то Йо-Йо Му, или Ма[3]… Всякий раз это дерьмо ставит.

О’Хейган аккуратно разрезала слои плотной мутной пленки, отгибая их один за другим, словно доставала куколку из кокона. Куколку, которая никогда не станет бабочкой… Кожа утопленницы была прозрачно-белой, с голубыми жилками, соски маленькие, темно-розовые. Через прокол в левом соске было вставлено золотое колечко.

– Удивительно хорошая сохранность, учитывая состояние лица, – отметила О’Хейган, обнажая плоский живот покойницы, согнутые руки которой были сложены одна поверх другой. Патологоанатом разрезала новую веревку и отогнула пленку.

Все сразу увидели татуировку, и в комнате стало очень тихо.

– Мать твою, – прошептал Лео, позабыв про отвращение к утопленникам и подавшись вперед.

Разъяренные змеи извивались внизу живота потерпевшей – змеи, росшие из головы Медузы горгоны. Открытая в крике пасть, усеянная заостренными зубами, приходилась прямо на бритый лобок, словно вагина – это пасть Медузы, и все, что вставят Медузе в «горло», будет сожрано заживо. О’Хейган остановилась и нахмурилась. У Мэддокса возникло нехорошее предчувствие.

Наклонившись, патологоанатом осторожно раздвинула большие половые губы, словно раскрывая Медузе рот.

Виолончель заиграла едва слышно.

О’Хейган подняла голову, глядя на детективов прямо и серьезно.