Жажда - Ю. Несбё (2017)

Пенелопа достала из сумочки ключи, которые лежали рядом с раздобытым ею баллончиком с перцовым газом, открыла дверь в подъезд, услышала тихое шипение гидравлической помпы, закрывающей за ней дверь, увидела, что лифт находится на седьмом этаже, и начала подниматься по лестнице на четвертый. Она прошла мимо двери Амундсенов. Остановилась. Почувствовала, что запыхалась. Странно, она в отличной форме и никогда раньше не уставала, поднимаясь по этой лестнице. Что-то не так. Но что?

Она уставилась на дверь своей квартиры.

Эти старые дома строились для существовавшего в те времена рабочего класса Западного Осло, и на освещении здесь экономили. Одно простенькое стальное бра на каждом этаже, закрепленное высоко на стене над лестницей. Пенелопа задержала дыхание и прислушалась. С тех пор как Пенелопа вошла в подъезд, она не слышала ни звука.

Последним услышанным ею звуком было шипение дверной помпы.

И больше ничего.

Вот что не так.

Она не услышала, как за ней закрылась дверь.

Пенелопа не успела обернуться, не успела пошарить в сумочке, ничего не успела до того, как появившаяся сзади рука сдавила ей грудь и руки так крепко, что остановилось дыхание. Ее сумочка упала на лестницу, и когда Пенелопа начала судорожно бить ногами во все стороны, то попала только по ней. Она беззвучно кричала в ладонь, закрывшую ей рот. Ладонь пахла мылом.

– Тише, тише, Пенелопа, – прошептал голос ей в ухо. – В космическом пространстве никто тебя не ус-слышит, знаешь ли.

Он прошипел «вжих».

Внизу раздался стук, и на минуту ее озарила надежда, что в подъезд кто-то зашел, но потом она поняла, что это сумочка вместе с перцовым газом провалилась через прутья лестничной решетки и упала на пол первого этажа.

– Что там? – спросила Ракель, не поворачиваясь и не прекращая резать лук для салата.

В отражении оконного стекла она увидела, что Харри прекратил накрывать на стол и подошел к окну гостиной.

– Мне показалось, я что-то слышал, – сказал он.

– Это наверняка Олег и Хельга.

– Нет, что-то другое. Это было… что-то другое.

Ракель вздохнула:

– Харри, ты только что вернулся домой и уже мечешься. Ты же знаешь, как это на меня действует.

– Только одно это дело, и все. – Харри подошел к разделочному столу и поцеловал ее в шею. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – соврала она.

Тело болело, голова болела. Сердце болело.

– Ты врешь, – сказал он.

– Я хорошо вру?

Он улыбнулся и помассировал ей затылок.

– Если бы меня не стало, – начала Ракель, – ты нашел бы себе другую?

– Нашел? Это так утомительно. Я и тебя-то едва сумел убедить.

– Такую, что помоложе. Такую, с которой ты мог бы иметь детей. Знаешь, я бы не стала ревновать.

– Ты врешь не слишком хорошо, милая.

Она рассмеялась, выпустила из рук нож и наклонила голову вперед, ощущая, как его сухие теплые пальцы прогоняют боль и дают ей передышку от мучений.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Мм?

– Я люблю тебя. Особенно если ты приготовишь мне чашку чая.

– Ай-ай, шеф.

Харри отпустил ее, и Ракель стояла и ждала. Надеялась. Но нет, боль появилась снова, подобная удару кулака.

Харри стоял, опершись обеими руками о разделочный стол, и смотрел на чайник. Он ждал, когда раздастся тихое бульканье, которое будет становиться все громче и громче, пока весь чайник не затрясется. Это как крик. Он слышал крик. Молчаливый крик, заполнивший его голову, комнату, его тело. Харри переминался с ноги на ногу. Крик, который хотел вырваться наружу, который должен был вырваться наружу. Он что, сходит с ума? Харри поднял глаза и посмотрел в окно. Все, что он увидел в темноте, – это собственное отражение. Это был он. Он был там, снаружи. Он ждал их. Он пел. «Выходите, поиграем!»

Харри закрыл глаза.

Нет, он ждал не их. Он ждал его, Харри. «Выходи, поиграем!»