Психология искусства - Лев Выготский (2007)

Что, бездыханный труп, в вооруженье,

Ты движешься, обезобразив ночь.

В лучах луны и нам, глупцам созданья,

Так страшно потрясаешь существо

Загадками не нашего охвата?

Скажи: зачем? К чему? Что делать нам? (I, 4).

В этом монологе-вопросе, удивительном по невероятной силе насыщающего его ужаса мистического, воспламенного огнем, рождающимся в ужаснувшейся душе от касания иному миру, – передано все то, что до сих пор таллось в Гамлете. Все слилось в этом вопросе потрясенной души, потрясенного воображения, «мыслями, которые находятся по ту сторону протяжения наших душ». Гамлет столкнулся вновь с отцом, пришельцем из иных стран, и спрашивает – это глубоко знаменательно, это важно заметить, – сам спрашивает, что означает явление выходца из могилы, которое мучит глупцов природы непостижимой для их душ, находящейся по ту сторону тайной. И, главное, сам спрашивает: «Что делать нам?» Что делать? В этих исступленных словах потрясенной души чувствуется такой трепет касания тайне, что он задевает последние струны души, настраивает ее на последний возможный по высоте лад, самый предельный, еще немного – струна не выдержит и оборвется; эти слова содержат такой ужас перед тайной, что дают неиспытанное доселе по глубине чувство сотрясения и ощущения тайны{98}. Все сразу расстроено: до сих пор дни шли за днями, время текло и проходило обычным чередом своим – дни, занятия, дела, – теперь все это от одного веяния призрака расстраивается. И Гамлет в ужасной тоске мечется душой перед новым рождением: «Что делать нам?» Тень манит Гамлета за собой. Как художественно это – "Призрак манит Гамлета". Горацио и Марцелл в ужасе удерживают его, уговаривают не ходить.

Горацио

Он подал знак, чтоб вы с ним удалились,

Как будто хочет что-то сообщить

Вам одному.

Марцелл

Смотрите, как любезно

Он вас зовет подальше в глубину.

Но не ходите.

Горацио

Ни за что на свете!

Гамлет

А здесь он не ответит. Я пойду.

Горацио

Не надо, принц!

Гамлет

Ну вот! Чего бояться?

Я жизнь свою в булавку не ценю.

А чем он для души моей опасен.

Когда она бессмертна, как и он?

Он вновь кивает. Подойду поближе.

Горацио

А если он заманит вас к воде

Или на выступ страшного утеса,

Нависшего над морем, и на нем

Во что-нибудь такое обернется,

Что вас лишит рассудка и столкнет

В безумие? Подумайте об этом.

На той скале и без иных причин

Шалеет всякий, кто увидит морс.

Под крутизной во столько саженей,

Ревущее внизу.

Гамлет хочет идти – ему жизнь «ничтожнее булавки», а что может сделать Дух его душе, бессмертной, как он сам? Но Горацио в удивительных словах предупреждает: Тень может заманить на край бездны, на вершину нависшего над ней утеса и там лишить его владычества над разумом, ввергнуть в безумие: вот что может сделать (и делает) Дух его душе. Одно место, одна бездна приводит в отчаяние каждого, кто услышит рев ее, ее подземный голос. Край, грань бездны, ее голос уже возбуждают безумие, лишают власти над разумом. В ясном и выпуклом до живописной рельефности образе рисуется здесь то или смысл того, что сейчас произойдет с принцем. Трудно представить себе высшую насыщенность реальной картины символической «двусмысленностью», таинственностью, иносказанием. Глубоко важно отметить: Горацио предсказывает, что Дух может Гамлета «лишить рассудка и столкнуть в безумие».

Гамлет

Опять кивает.

Ступай! Иду!

Марцелл

Не пустим.

Гамлет

Руки прочь!

Горацио

Опомнитесь! Не надо.

Гамлет

Это – голос

Моей судьбы, и, как Немейский лев,