Разум - Дэниэл Сигел (2019)

Тем не менее, вернувшись на медицинский факультет, и позже, во время последипломного обучения, я придерживался концепции майндсайта — способности видеть разум в других и в себе. Семьи, в которых уделяли внимание чувствам и мыслям, где проявляли навыки видения разума — сопереживание и инсайт, — эффективнее справлялись с тяжелыми детскими заболеваниями. Видение разума представлялось важным и полезным навыком, помогающим воспитывать стойкость. Я изо всех сил пытался помочь этим семьям культивировать инсайт и эмпатию, но из-за большой нагрузки это было практически невозможно. В итоге под конец первого года обучения я перевелся на отделение психиатрии.

Я обожал работать с психиатрическими пациентами. Было что-то захватывающее и важное в том, чтобы с помощью концепции видения разума (майндсайта) сосредоточиться на их внутреннем мире, отслеживая при этом собственный; помогать им прояснять психическую жизнь и находить социальные связи, способные поддержать здоровье разума и уменьшить душевную боль. У меня не было представления, что произойдет в психиатрии и других науках о психическом здоровье, но благодаря ежедневному погружению в работу с пациентами я знал, что выбрал верное направление.

Однако в психиатрии — так же, как в педиатрии — тоже чувствовалось стремление объективно подходить к психическим заболеваниям, концептуализации болезней и клиническим вмешательствам, которые, как мне казалось, принижали важность уникального, личного, субъективного опыта. Новое издание «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам» (известное как DSM-III) было подготовлено Американской психиатрической ассоциацией, когда я еще учился на медицинском факультете, и протестировано на нас — будущих психиатрах. Одной из целей этого документа, как объясняли преподаватели, было создание словаря объективных критериев психиатрических заболеваний, благодаря которому врач из Айовы или Индианы сможет общаться с коллегой из Ирландии или Индии, одинаково понимая значение терминов. Субъективную интерпретацию отдельного специалиста новый справочник заменял четко очерченными стандартными наборами симптомов — критериев постановки диагноза.

В стремлении к объективности был смысл. Оно соответствовало модели медицины, которой нас учили, и подчеркивало то, что психиатрия — ветвь этой науки. Представлялось также, что этот шаг облегчит сотрудничество клиницистов разных специальностей, включая психиатров, а это пойдет на пользу пациентам.

Тем не менее при таком подходе неизбежно возникала интересная проблема: многие важные вопросы, касающиеся разума, субъективны. Откуда взять по-настоящему объективные данные о чем-то, включающем субъективные процессы? Как ни странно, много лет спустя я осознал, что книга, посвященная психическим заболеваниям и призванная сформировать широкое поле психического здоровья, даже не обращалась к вопросу, что такое «психическое», что такое «разум» и что может собой представлять «психическое здоровье». Странно, что существует область науки, занимающаяся разумом и не определяющая, что это такое.

Еще во время учебы я стал членом Американской психиатрической ассоциации и участвовал в дебатах, посвященных вопросу: «Нужно ли учить будущих психиатров психотерапии?» На ежегодном общенациональном съезде мой оппонент начал с аргумента, что психиатры — это врачи, а работа врача основывается на медицинской науке. Психотерапевт же расспрашивает пациентов об их чувствах. Научных исследований, доказывающих, что чувства реальны, не существует. Таким образом, чувства не научная тема, и психиатры — врачи, работающие на основе науки, — не должны заниматься подобной ненаучной деятельностью. Из этого следует естественный вывод: психиатрам нет необходимости учиться психотерапии и практиковать ее.