Вождь краснокожих (сборник) - О. Генри (2013)

Счет в отеле из расчета по $ 5 в день – $ 50

На чай – $ 5750

Итого – $ 5823

– Вот оно, истинное лицо Нью-Йорка, – продолжает Энди. – Этот город похож на официанта в ресторане. Если дать ему непомерно большие чаевые, он отойдет подальше и примется зубоскалить на ваш счет с гардеробщиком. Когда житель Питтсбурга хочет наслаждаться своим состоянием, он сидит дома. Там мы его и возьмем за жабры.

Одним словом, сложили мы с Энди наши альбомы и снадобья в погребе у одного приятеля и двинули в Питтсбург. Готовой программы беззаконных действий у Энди пока не было, но он предполагал, что, когда дойдет до дела, его инстинкт окажется на должной высоте.

Уступая мне, Энди поклялся, что, если я приму полноценное участие в любом бизнесе, какой ему придет в голову затеять, клиент, он же жертва, получит за свои деньги нечто такое, что можно воспринимать с помощью чувств. Я имею в виду зрение, осязание, обоняние и вкус. Таким образом, моя совесть была спокойна. Я уже не чувствовал ни малейших угрызений и был готов бодро пойти на любое беззаконие.

– Энди! – говорю я, труся за ним сквозь облака заводской копоти по гаревой дорожке, которую в Питтсбурге, известном как столица американской металлургии, именуют Смитфилд-стрит. – А ты уже подумал о том, как нам поближе сойтись с этими королями домн и герцогами сталепрокатных станов? Я вполне умею вести себя в обществе и знаю, как обращаться с ножом и вилкой, однако проникнуть в гостиные местных ценителей дешевых сигар не так-то просто.

– Если что и помешает нам коротко сойтись с ними, – отвечает Энди, – это наши хорошие манеры. Мы для них слишком воспитанны. Питтсбургские миллионеры – народ простой, добродушный, компанейский – словом, истинные демократы. Правда, они грубоваты, а в глубине души еще и дерзки. И неудивительно – почти все они вышли из самых грязных трущоб, а их биографии так и останутся в потемках, покуда этот город не заведет дымоуловителей. Мы должны держаться просто, без всяких амбиций, не избегать салунов и в то же время заявить о себе достаточно громко, чтобы быть услышанными. И тогда ничто не помешает нам завести с этими денежными мешками самое короткое знакомство.

Так мы с Энди таскались по городу дня три-четыре – присматривались и примеривались. Некоторых тамошних миллионеров мы уже знали в лицо.

Один из них каждое утро, проезжая мимо нашей гостиницы, останавливался и требовал, чтобы ему на улицу подали кварту шампанского. Лакей подает бутылку и бокал на подносе, откупоривает вино, а тот хвать бутылку – и до дна из горлышка. Видать, перед тем как разбогатеть, он работал стеклодувом на фабрике.

В один из дней Энди не явился к обеду. Вернулся он около одиннадцати – и прямиком ко мне в номер.

– Одного подцепил! – говорит. – Двенадцать миллионов. Нефть, прокат, недвижимость, природный газ. Простой человек, ни капли чванства. Все состояние нажил за пять лет. Теперь нанимает тучу профессоров, чтоб обучали его литературе, искусству и прочим шалостям. В первый раз я увидел его, когда он только что выиграл пари. Он бился об заклад с одним из менеджеров Стального треста на то, что сегодня в течение дня на Аллеганском сталепрокатном будет не меньше четырех самоубийств среди рабочих. Ставка была – десять тысяч. По случаю выигрыша его поздравляла целая толпа, и каждому он ставил выпивку. Я ему понравился с первого взгляда, и он пригласил меня отобедать вдвоем. Я не отказался; мы двинули в ресторан на Дайамонд-авеню, пили мозельвейн, ели рагу из устриц с черной икрой, а на десерт – оладьи с патокой.

Потом он выразил желание показать мне свое холостяцкое гнездышко. Апартамент в десять комнат прямо над рыбными рядами, а спальни и ванные – этажом выше. Он утверждает, что обставить эту квартирку ему стоило восемнадцать тысяч.