Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

Ульян Мосеич и джунгарин Аблай спрятали кольчугу Ермака в степи. Аблай вскоре сгинул, и Ульян Мосеич оказался единственным, кто знал о местонахождении чудотворного доспеха. Миновало двадцать лет. Ульян Мосеич состарился. Он боялся, что умрёт, – и уже никто никогда не отыщет кольчугу. Тогда он решил всё же открыть, где она схоронена, но открыть так, чтобы понял тот, кто достоин, а не какой-нибудь бугровщик или воевода.

Семён Ульяныч в то время пробовал себя как богомаз. В Тобольске только начинали строить каменный Софийский собор, и Семён Ульяныч взялся написать образ святой Софии с будущим собором на ладони – тот самый образ, где по неведению он изобразил собор с тремя главами вместо пяти. Семён Ульяныч написал облик девы – Премудрости Божией, а Ульян Мосеич, тоже добрый рисователь, написал бугор, на котором стоит София. Бугор, опутанный ниточками рек, и был чертежом тайника с кольчугой.

– Это есть очень хитрый ум, – сказал Табберт.

Ульян Мосеич дожил до того дня, когда новый собор отворил двери тоболякам, и сам отнёс в храм икону святой Софии. Митрополит Павел освятил образ и отвёл ему окно в иконостасе – внизу, в местном чине, справа от Царских Врат. С тех пор икона там и пребывала.

Телега выкатилась на Софийскую площадь.

В соборе было малолюдно после службы, но под высокими сводами словно бы ещё звучал гул недавнего пения. В косых столбах света пылала золочёная резьба киотов и многоярусного иконостаса. Пономарь Афиноген поправлял свечи на канунном столике. Семён Ульяныч, Леонтий и Табберт перекрестились при входе и тихонько прошли к правому крылу амвона.

И тут Семён Ульяныч не поверил своим глазам. Вместо образа святой Софии, который тридцать три года стоял в иконостасе в окошке, назначенном ещё митрополитом Павлом, сейчас находился другой образ.

Семён Ульяныч завертел головой и поковылял к Афиногену.

– Фенька! – шёпотом закричал он, хватая пономаря за рукав. – А где старая София с местного чина?

– София? – удивился Афиноген. – А-а, так её владыка Филофей взял. Он на Конду поехал вогулов крестить и образ Софии забрал. Ну, чтобы вогулы знали, кому в Тобольске главный храм поименован.

– На Конду?! – с ужасом переспросил Семён Ульяныч.

Глава 10

Найти путь

Григорий Ильич не умел рыбачить, как не умел охотиться, растить хлеб, ткать холсты или тачать сапоги. Но этой зимой он научился ловить рыбу сквозь прорубь, а весной, когда сошло половодье, освоил и невод. Тихо сплывая вниз по течению в обласе, он подтягивал сеть за становую снасть и ощущал сопротивление кошеля. Свежее солнце раннего лета обжигало плечи, а от воды поднимался холод, накопленный Кондой за долгую зиму. Жара была непривычна и болезненна, как пощёчина. Тёмная торфяная вода таёжной реки играла бликами и казалась густой и тяжёлой, словно масло.

Григорий Ильич с плеском вынул кошель, и сквозь сетку, сплетённую из волосяных верёвок, хлынул зелёный жидкий ил: у Новицкого, неопытного рыбака, невод опять протащило по дну. Впрочем, в жиже блеснуло несколько рыбин – судя по всему, ельцы и судаки. Григорий Ильич потряс кошель над водой, опорожняя от грязи, и перевалил через борт в лодку. Надо извлечь улов и подцепить на кукан, привязанный к держалке на носу обласа.