Крушение империи - Роман Злотников (2022)

Мой «парижский вояж» действительно прогремел. Несмотря на то что вылетать домой мы должны были уже в понедельник, то есть на следующий после марафона день, в Париже я задержался еще почти на целую неделю. Под предлогом того, что мою ногу, которую осмотрели и подлечили французские медики, пока лучше не беспокоить. Но реально потому, что четыре дня подряд, до самого вечера четверга, через мой номер потоком шли корреспонденты, представители общественных организаций, деятели культуры, депутаты и все такое прочее. Ибо я – на некоторое время, естественно, – стал модной темой. К тому же та худенькая француженка, чья собачка так мне подгадила, оказалась внучкой известнейшего французского кутюрье Пьера Нордена. Тот был открытым геем и никогда не был женат, а ее бабушка была известной актрисой и обладала просто бронебойным шармом, вследствие чего, по признанию кутюрье, оказалась единственной женщиной, с которой он имел в жизни близость… Впрочем, это было не важно. А вот то, что Изабель буквально прописалась в моем номере, взяв на себя обязанности моей сиделки, а также секретаря и как бы не телохранительницы, позволило французской прессе удариться в буйные романтические фантазии о внезапно вспыхнувшей любви «мужественного русского bogatir» и утонченной француженки. Хотя я почти сразу же сообщил Изабель, что у меня есть невеста и что я ее очень люблю. Уж не знаю, были в действительности у нее в отношении меня какие-то планы (ну хотя бы на небольшую интрижку), но ее реакция меня очень порадовала. Она сказала, что и не думала ни о чем подобном, а просто считает себя виновной в моей травме, а посему назначает себя моей сестрой и будет заботиться обо мне со всем сестринским вниманием. Что же касается моей невесты, то она очень хочет с ней подружиться. А еще перед отъездом, выспросив у меня ее размеры, приволокла мне для Аленки целый чемодан шмотья «от дедушки». Вряд ли из новой коллекции, конечно, но и то… Для журналистов этот момент остался за кадром, а вот дружеский поцелуй от Изабель в щечку, в аэропорту, куда она приехала меня проводить, они запечатлели со всех сторон. Что вызвало новый всплеск интереса к моей персоне. Хоть и не настолько большой, чем первый. Но ее слова о том, что она непременно приедет в Москву, на Олимпиаду, на которой будет болеть за меня, вновь были растиражированы на всю Францию. И это несмотря на то, что я ей говорил, что не участвую в Олимпиаде… Вследствие всего этого у меня дома, как я и ожидал, случились большие проблемы. И, так сказать, «от государства», и от моей любимой.

Впрочем, с государством все устаканилось довольно быстро. Поскольку реакция иностранной (в первую очередь французской) «прессы» оказалась на девяносто процентов положительной, мне хоть и устроили головомойку за, так сказать, излишнюю инициативность и отступление от согласованного сценария, но эдак по-доброму. Без огонька. На чем все и закончилось… С любимой же ситуация оказалась немного посложнее. Впрочем, как только на меня начался относительно серьезный наезд – я припомнил предыдущий случай нашей размолвки, ну, когда она устроила мне многодневный игнор из-за письма внучки маршала Бабаджаняна, и совет деда. После чего довольно жестко заявил:

– Я ничего никому объяснять не буду. Я тебе уже сказал, что люблю только тебя. И хочу быть только с тобой. Никто больше меня в качестве человека, с которым я хочу прожить всю оставшуюся жизнь, не интересует. Так что реши для себя сама – ты хочешь быть со мной? Если да – то ты мне доверяешь. Если нет – то нам надо перестать друг друга мучить… – и, посмотрев в ее испуганные глаза, пояснил уже куда менее жестким тоном: – Пойми, малыш, в жизни людей всякой грязи и домыслов всегда много. Особенно людей более-менее известных. А я уже стал таким «более-менее». Не как какой-нибудь артист, конечно, но и писатели со спортсменами у нас во многом на слуху. Так что раз уж я в это вляпался, то они будут и вокруг меня. Поэтому реши один раз, последний – ты мне веришь?