Хозяева джиннов - Ф. Джели Кларк (2021)

Фатима не ответила. Некоторые вещи новобранцам лучше узнавать самостоятельно. Она вывела их в пространство в центре этажа, где были расставлены длинные столы для чтения с подносчиками книг. Перед одним из них стоял единственный обитатель библиотеки.

Загрос служил в министерстве библиотекарем: марид размером с носорога, если бы тот стоял на задних лапах, одетый в вышитую лилиями мантию цвета индиго с длинными рукавами – Фатима полагала, что это халат. В отличие от носорога, кожа джинна была цвета лаванды, а четыре золотых завитых рога покрывали аметистовые полоски. Но его характер мало отличался от носорогов. Загрос фанатично оберегал библиотеку и был печально знаменит тем, что запрещал агентам доступ за малейший проступок. Большинство жаловались, что он придирчивый, неприятный и легко выходит из себя. Фатима считала иначе. На самом деле джинн попросту был невероятным снобом.

В подтверждение ее мнения им понадобилось трижды позвать библиотекаря, прежде чем он соизволил опустить на посетительниц взгляд. В сонных глазах за серебряными очками застыла смесь скуки и недовольства.

– Библиотека закрыта, – лениво крикнул он. – Возвращайтесь в рабочие часы. – Загрос поднял украшенную кольцами руку с наманикюренными когтями, отмахиваясь от них, как от детей.

– Библиотека открыта по пятницам, – напомнила Фатима.

Заостренные уши джинна дернулись, и он что-то пробурчал на фарси, прежде чем вернуться к арабскому:

– Ну, похоже, ты в чем-то да разбираешься. Рад за тебя! Но я занят, так что без разницы. – Он указал на стол, где под листами спектрального стекла лежали обрывки пожелтевшего папируса. В пергаменте оставались прорехи, а еще несколько фрагментов лежали в маленьком ящике.

– Это мероитский? – спросила она, разглядывая свиток. – Второе столетие?

Загрос обернулся и поджал фиолетовые губы, прежде чем медленно протянуть:

– Третье. Но мероитский, да.

Фатима наклонилась вперед, делая вид, что заинтересовалась. Когда джинн был в плохом настроении, апелляция к его врожденной библиофилии могла помочь. Особым штрихом стало перепутанное столетие. Поскольку исправлять других являлось смыслом жизни подобных типов.

– Я думала, что мероитский не поддается расшифровке. Потерянный нубийский язык.

– Он продолжает оставаться непостижимым, – признал Загрос. Он указал на обрывки пергамента между закрепленными стеклами, светящимися нефритовым светом. Там, где касались его когти, символы менялись и превращались в арабские. – Мы знаем, что это означает «дверь». Это – «птица». Но что получается, если их соединить вместе?

Фатима чуть не предложила «дверь-птицу», но библиотекарь не был известен своим чувством юмора.

– Расшифровка слов не помогла нам понять язык, – сетовал он. – Две разные задачи, понимаешь. Я работаю над теорией, что синтаксис может блокироваться магией, специально затрудняя понимание. Весьма хитроумно.

Фатима бросила взгляд на Хадию, подталкивая ее в сторону джинна. Напарница быстро поняла, что от нее требуется:

– Где эта книга… нашлась? – спросила она.

– В гробнице Аманишакете![43] – ответил Загрос с пылающими от возбуждения золотыми глазами. – Одна из знаменитых Кандакия![44] Возможно, это поминальная песня: плач к богам или философия загробной жизни. Мы ее одолжили у Судана. Она все это время пылилась в их коллекции, пока суфии занимались всякой радикальной нумерологией в священной геометрии. Некоторым только дай почитать Маркса… – Он осекся и посмотрел на них так, словно заново увидел… – Приятно слышать, что кто-то еще интересуется алфавитно-слоговым письмом. Чем я могу сегодня помочь, агенты?

– Мы ищем работы об аль-Джахизе, – сказала Фатима.

– Их не так уж мало, – поднял бровь джинн.

– Лучшие биографии и свидетельства очевидцев.