Правление волков - Ли Бардуго (2021)

– Значит, вероятно, вы полагаете, что я проделала весь этот путь, чтобы попотчевать вас сказками.

В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь треском огня в очаге. Нина ощущала страх, волнами расходящийся от Ильвы, злость, идущую со стороны Брума, – и неуверенность, захлестывающую их обоих. Они знали, что в прошлом Ханна не отличалась послушанием. Но насколько далеко она зашла? Нина и сама не знала.

Ханна сделала глубокий вдох.

– Костюм для верховой езды был моим.

Проклятье, Ханна. Что тебе Нина говорила? Отрицай все.

– О, Ханна, – воскликнула Ильва, прижимая пальцы к вискам.

Лицо Брума залило краской.

Но Ханна шагнула вперед, подняв подбородок, излучая гордость и непреклонность, унаследованную ею от отца.

– Я не стыжусь этого. – Голос ее звучал уверенно и чисто. Ее взгляд встретился с Нининым и тут же метнулся прочь. – Тогда я не знала, кто я, чего я хочу. Теперь я знаю, где мое место. Здесь, рядом с вами.

Ильва поднялась и взяла Ханну за руку.

– А иконы? Четки?

– О них мне ничего не известно, – без заминки ответила Ханна.

– Их нашли вместе с костюмом Ханны? – спросила Нина, воспользовавшись моментом.

– Нет, – признала хранительница. – Не вместе.

Ильва притянула Ханну поближе к себе.

– Я горжусь твоей честностью.

– Матушка, – заговорил Брум, и в его голосе отчетливо звякнули льдинки, – вы, конечно же, слышите слова Джеля, но ведь и дрюскели тоже. Подумайте хорошенько, прежде чем еще раз прийти в мой дом, чтобы обвинять мою дочь.

Хранительница поднялась. На лице ее застыла решимость, которую ничуть не поколебали слова Брума.

– Я стою на страже духовного благополучия страны, – сказала она. – Апрат, языческий священник, находится под этой крышей. До меня доходят слухи о языческих обрядах, проводящихся в этом городе. Я не позволю сдвинуть себя с праведного пути. И все же, – добавила она, расправляя складки своей шерстяной мантии, – я рада, что Ханна наконец нашла свой путь. Я исповедую ее, прежде чем отправлюсь обратно.

Ханна присела в реверансе, со склоненной головой, являя собой идеальную картину послушания и смирения.

– Да, матушка.

– И Милу Яндерсдат исповедую тоже.

Нина не смогла скрыть своего удивления.

– Но я была лишь гостьей в монастыре. Я никогда не была послушницей.

– Значит ли это, что у тебя нет души, Мила Яндерсдат?

Да уж души у меня побольше, чем у тебя, Черносливина. Но возражать дальше Нина не посмела, не в присутствии Брумов. Кроме того, ей хотелось петь от облегчения. Их не раскрыли. И пусть обвинение Ханны в язычестве могло стать немаленькой проблемой, но она не шла ни в какое сравнение с тем, о чем могла бы завести разговор мать-хранительница. Поэтому, раз уж мадам Черносливина желает заполучить в свою коллекцию пару новых грешков, Нина с радостью потратит четверть часа, чтобы развлечь ее.

– Я пойду первой, – сказала она Ханне и бодро направилась вслед за хранительницей в маленькую приемную, которая временно превратилась в исповедальню.

Комнатка была узкой, и помещались в ней лишь письменный стол и небольшой диванчик. Хранительница уселась за стол и зажгла масляную лампу.

– Вода слышит и понимает, – пробормотала она.

– Лед не прощает, – произнесла Нина традиционный ответ.

– Закрой дверь.

Нина сделала, как ей велели, и тепло улыбнулась, демонстрируя готовность угождать.

Хранительница повернулась, и в глазах ее блеснула сталь.

– Здравствуй, Нина.

5. Зоя