Алмазная колесница - Борис Акунин (2012)

– Да-да, – подхватил Фандорин. – Я никогда не видел ничего п-подобного, даже в итальянском цирке, где маэстро пулей сбивал орех с головы собственной дочери!

Асагава скромно потупился.

– Можете называть это «японским цирком», – сказал он. – Я всего лишь соединил два наших древних искусства: баттодзюцу и ину-омоно. Первое – это…

– Знаю, знаю! – взволнованно перебил Эраст Петрович. – Это искусство м-молниеносного выхватывания меча из ножен. Ему можно научиться! А что такое ину-омоно?

– Искусство стрельбы из лука по бегущим собакам, – ответил чудо-стрелок, и титулярный советник сразу сник, подумав, что такой ценой не нужно ему никакой чудо-стрельбы.

– Скажите, Асагава-сан, – спросил Фандорин. – Вы уверены, что остальные двое ваших людей стреляют так же хорошо?

– Гораздо лучше. Поэтому моя задача – сухорукий, с него хватит одной меткой пули. Но господин вице-консул, должно быть, тоже хочет продемонстрировать свое искусство? Я только прикажу обратно приделать мишеням руки.

Эраст Петрович лишь вздохнул.

– Б-благодарю. Я вижу, что японская полиция отлично проведет операцию и без нашего участия.

* * *

Но никакой операции не вышло. Заброшенная сеть вновь осталась без улова. Сацумцы в годаун не вернулись – ни днем, ни в вечерних сумерках, ни в ночной тьме.

Когда окрестные холмы порозовели от лучей восходящего солнца, Фандорин сказал хмурому инспектору Асагаве:

– Они не придут.

– Этого не может быть! Самурай никогда не бросит свою катану!

К исходу ночи от насмешливой уверенности японца мало что осталось. Он делался все бледнее, углы рта нервно подрагивали – было видно, что он с трудом сохраняет остатки самообладания.

После вчерашнего издевательства Фандорин не испытывал к инспектору ни малейшего сочувствия.

– Не надо было до такой степени полагаться на собственные силы, – мстительно заметил он. – Сацумцы заметили вашу слежку. Мечи самураям, возможно, и дороги, но собственная шкура все-таки дороже. Я отправляюсь спать.

Лицо Асагавы мучительно дрогнуло.

– А я останусь и буду ждать, – процедил он сквозь стиснутые зубы, уже безо всяких «с вашего позволения» и «если господин вице-консул соизволит разрешить».

– Ну-ну.

Попрощавшись с Локстоном и доктором Твигсом, Эраст Петрович отправился домой.

Пустая набережная была окутана прозрачным, нежным туманом, но титулярный советник не смотрел ни на нарядные фасады, ни на влажно посверкивающую мостовую – его взгляд был прикован к нерукотворному чуду, именуемому «восход над морем». Молодой человек шел и думал, что если б каждый человек начинал свой день, наблюдая, как Божий мир наполняется жизнью, светом и красотой, то в мире исчезли бы мерзость и злодейство – в омытой восходом душе просто не нашлось бы для них места.

Йокогама. Банд – вид от «Гранд Отеля»

Впрочем, жизнь Эраста Петровича сложилась таким образом, что прекрасным мечтаниям он мог предаваться лишь наедине с собой, да и то самое недолгое время – безжалостный рассудок немедленно расставлял всё на свои места. «Очень возможно, что созерцание восхода над морем и понизило бы уровень преступности в первой половине суток, но лишь затем, чтобы еще более повысить его во второй, – сказал себе титулярный советник. – Человеку свойственно стыдиться моментов умильности и прекраснодушия. Можно было бы, конечно, для равновесия понудить всё население земли любоваться и закатом, зрелище тоже хоть куда. Однако страшно представить, во что тогда превратятся пасмурные дни…»

Фандорин со вздохом отвернулся от картины, сотворенной Богом, к пейзажу, созданному людьми. В этот чистый, умытый росой час сей последний тоже был очень недурен, хоть и куда менее совершенен: под фонарем, подложив под щеку кулак, дрых обессилевший матрос, на углу противно шаркал метлой не в меру усердный дворник.