Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Молчишь, сука?! – взорвался Романов, как следовало по немудрящему сценарию. – Что вы перед ним бисер мечете, господин полковник? Отдать его Черепову, пусть гаду кишки на кулак намотает!

– Спокойно, капитан. Так сразу и Черепову. Дайте сначала поговорить с человеком.

Войсковой старшина Черепов, по приказу штаба армии недавно назначенный заместителем начальника (Романов числился всего лишь помощником), был кубанский казачий офицер, из «шкуринцев» – белых партизан генерала Шкуро. Козловский заместителя к расследованиям не подпускал, держал на так называемой «боевке»: арестах, захватах, акциях против зеленых и красных повстанцев. «Ликом грозен, мозгом пастозен», – говорил он про Черепова. Внешность у войскового старшины была устрашающая. Иногда его приглашали на допрос попугать упрямого арестанта. На робких действовало. Но этот арестант робким не был. Как Лавр к нему ни подкатывался, как Алексей ни стращал – молчал намертво.

Не помог и Черепов, которого князь вызвал, как только прибыли в управление.

Войсковой старшина явился в кабинет для допросов, похожий на смерть: долговязый, костлявый, с черной повязкой на лице – глаз ему вышибло красной пулей. Наклонился над неподвижным, безмолвным подпольщиком, с полминуты сверлил его грозным оком.

– Господин полковник, просто оставьте меня с этим куском мяса наедине. Сходите пообедайте. Через часок возвращайтесь – получите мягкую отбивную с кровью.

Он всегда так говорил. Обычно срабатывало, очень уж Черепов был жуток. Но задержанный даже не поднял головы.

– Видимо, придется, – пригорюнился князь. И арестованному, с упреком: – Зачем вы меня вынуждаете к крайним мерам? Просто не оставляете выбора. Ступайте в камеру, подумайте.

Когда остались вдвоем, Романов сказал:

– Крепкий орех. И Черепов не разгрызет.

– Я и не дам ему никого грызть, у нас не зверинец. Есть более действенный способ.

– Какой?

– Мужик крепкий, основательный. У таких развито чувство ответственности. Посмотрим, которое сильнее.

– О чем ты?

– Ненаблюдательный ты стал, Леша. Видал у него на безымянном белая полоска? Это от обручального кольца. Само-то кольцо, верно, казачки прибрали. Надо искать семью. Дать свидание с женой, с детьми – если есть. И пусть решает, перед кем он больше в ответе – перед своими родными или перед Интернационалом.

– Да как мы найдем семью, если он даже имени не говорит? – спросил Романов, хоть уже знал ответ – не новичок.

– На нем железнодорожная тужурка. Значит, работает или раньше работал в службе движения. Сейчас поеду доложу командующему, что с «Добрыней» всё в порядке, а после повозим нашего Муция Сцеволу по железнодорожным конторам и мастерским. Авось опознают.

Именно так поступил бы и сам Романов. Полковник, конечно, говорил дело: суровые мужики подобного склада умеют не только ненавидеть, но и любить. Женские, тем более детские слезы действуют на них сильней всякой пытки.

– Хорошо. Я с ним поезжу, поспрашиваю.

– Зачем тебе? Дело простое, техническое. Пошлю Спирина. Ты лучше иди, досыпай. Ночью, наверно, не доведется… Слышно что-нибудь от Седого по тому взрыву?

– Пока ничего… Ты прав. Пойду-ка я спать, пока начальство доброе.

Ясное дело, было не до сна.

Двадцать минут спустя Романов постучал в дверь зуевской квартиры. Открыла Надежда. Замигала.

– Вы? Почему не через читальню?

– Некогда. Отец дома? Зовите.

Но девушка никуда не пошла.

– Зачем вы мне давеча поцеловали руку? – спросила она враждебно.

– Что? – удивился он, не сразу вспомнив.

– Если как ребенку, это в конце концов невыносимо! Я вам не девочка! А если… – Надя сбилась. – А если… не как ребенку, это оскорбительно.

Вместо ответа Алексей приобнял ее и поцеловал еще раз, в горячую щеку, быстро. Взял за плечи, отодвинул в сторонку, вошел.

– Некогда, Надя, некогда. Аврал. Ведите скорей отца.