Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Рассердившись, он удвоил частоту ударов, но единственная рука китаянки легко их отбивала. Попробовал врезать слева коленом – его встретил железный локоть.

Маса был так сосредоточен на этой проклятой, вездесущей, непробиваемой руке, что ничего кроме нее уже не видел. Поэтому неожиданная атака с другой стороны поймала его врасплох. Шуша двинула его в висок справа, и бой закончился.

Когда Маса выплыл из черной зыби, оказалось, что он лежит на полу и что в грудь ему упирается маленькая нога в кожаном тапке. Снизу Шуша казалась огромной, вздымающейся чуть не до потолка. Ее лицо с этого ракурса было похоже на сияющую луну.

Первая мысль, пришедшая в еще не вполне прояснившуюся голову, была: «Будда Амида, какая женщина! Никогда такой не видывал!»

– Ты сказала, что будешь драться только левой рукой, – укорил он. – Это нечестно.

– Ты только потому и жив, что одной левой оказалось недостаточно. Я очень давно не встречала таких серьезных противников.

Зыбь совсем отступила, и Маса увидел, что в помещении кроме них никого нет.

– Где все?

– Я их отослала. Хочу узнать тебя получше. Скажи, зачем ты пришел? Только не ври, что ты хочешь сражаться за Интернационал. Для этого ты слишком хитрый и слишком старый.

– Я не старый!

Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Хорошо бы сорок, самый лучший возраст для женщины. Но если даже больше, тоже ничего.

Посмотрел на ногу, попиравшую его грудь. Слава богу, нормальная, не перебинтованная. Впрочем, иначе ее не взяли бы в телохранители.

– Ты сама сражаешься за Интернационал. Почему не могу и я?

– У меня есть своя причина.

– Помогать большевикам? Какая?

– Скажу. Зачем мне таиться? – Она все так же глядела на него сверху вниз, неподвижная и величественная. – Или ты станешь своим, и тогда мы будем вместе. Или не станешь, и тогда никому ничего не расскажешь. Я помогаю большевику Зае, хотя он глупый варвар, потому что в Москве у него влиятельные…

Последнее слово Маса не разобрал, но догадался: начальники или покровители.

– Большевики в этой войне победят. А когда они сделают красной всю страну Элосы, они захотят сделать красными соседние страны. Это и есть «Интернационал». Тогда я вернусь в Китай комиссаром красной Москвы. И наступит мое время.

Великая женщина с великими помыслами, восхищенно подумал Маса. Я такой еще не встречал. Интересно, прямые ли у нее ноги? Под штанами не видно. У китаянок, к сожалению, ноги часто кривоваты. Но такой великой женщине можно простить и это.

Ему даже нравилось, что она вот так стоит над ним и давит на грудь.

– Я с тобой откровенна, как ни с кем, – сказала Шуша. – Потому что я вижу: ты человек серьезный и бесстрашный.

Польщенный, Маса сдвинул брови, чтобы выглядеть еще серьезней и еще бесстрашней.

– Ты тоже будь со мной откровенен, – продолжила она. – Я умею делать больно, меня хорошо этому обучили, но я знаю: от тебя болью ничего не добьешься. Если ты не захочешь сказать правду – не скажешь. Учти однако, что обмануть меня невозможно. Нас в Запретном Городе научили искусству, необходимому для хорошего телохранителя: видеть ложь в глазах. Глаза человека, замышляющего недоброе, всегда лживы. Смотри мне в глаза, Ма Ся, и отвечай. Если я замечу хоть тень неправды, я раздавлю твое сердце.

Нога усилила нажим, и Масино сердце затрепетало, но не от страха, а от очень острого и небесприятного чувства, которому не было названия.

– Я скажу тебе правду. Я пришел сюда, чтобы добраться до Зае-тунчжи.

Так выглядит настоящий цзюнцзы

Узкие глаза стали еще уже, словно по лику луны проскользнула легкая тень.

– Зачем он тебе?

– Не мне. Моему лаода.

– Кто он?