Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Сидящие успели лишь обернуться. Увидели наведенные стволы – медленно подняли руки. У всех троих сделались одинаковые лица: сосредоточенно-застывшие, двигались только глаза.

Командир выпустил Монин локоть, подтолкнул:

– Ступай к ним. Сядь.

Она отбежала к своим, тоже плюхнулась на землю, прислонилась к мужскому плечу. (Это был противный Скукин, но сейчас обиды не имели значения.)

Наконец смогла рассмотреть лесных людей.

Трое с винтовками были молодые, бритые. На левом рукаве зеленая повязка. Оружие держали не абы как, а каждый целил в одного из сидящих. У немолодого тоже была повязка, но немного другая – с белым кружком.

Были они совсем не такие, как те ночные, с парома. На бандитов не похожи, но сразу видно, что очень опасные. Особенно начальник.

– Грамотно нас взяли, – прошептал Канторович.

– Сидеть тихо! – прикрикнул усатый. – Руки не опускать.

И своим:

– Пойду лодку посмотрю. Не зевай, ребята. Кто шело́хнется – бей.

– Ого, чего тут у них! – заорал он от баркаса. – «Гочкис»! И две ленты!

Солдаты повернули головы.

Воспользовавшись этим, Скукин цапнул из нагрудного кармана удостоверение, швырнул в кусты.

– Слушай приказ, – быстро шепнул он. – Каждый за себя. Мы друг друга не знаем. Я попросился меня подвезти.

Точно так же избавился от документов и Канторович.

Вернулся усатый. В одной руке он держал снятый с треноги «гочкис», в другой – большой бинокль отца Сергия, обычно лежавший на корме.

Спросил:

– Чьи будете? За кого воюете?

– Ни за кого я не воюю, мил человек, – сказал отец Сергий. – Бинокля моя, на базаре сменял. В речном деле штука годная. Я лодошник.

Говорил он не так, как всегда, а мягко, по-южнорусски. И совсем не заикался. Кто бы мог ожидать от него таких актерских способностей?

– «Гочкис» мой, – поднял одну руку выше Канторович. – Ты его, дядя, за радиатор не держи, погнешь. Я тоже ни с кем не воюю. Пока.

– На что ж тебе пулемет? – весело удивился командир.

– На то, что я пулеметчик. С войны уходил – машинку прихватил. Гуляю по свету, ищу хорошую службу. Вы кто такие? Нужны вам хорошие пулеметчики? Сговоримся – буду ваш.

– Хорошие пулеметчики сейчас везде нужны. А сговориться – сговоримся. У нас в Зеленой Школе всем нравится.

Ах вот это кто, поняла Мона. И пожалела, что плохо слушала недавний разговор отца Сергия с Канторовичем. Всё, что осталось в голове: «Зеленошкольская Директория» против красных и против белых. И что атаман у них называется «директор». Какая-то смешная фамилия.

– Ну, а ты кто? – спросил усатый Скукина.

– Музыкант. Из Москвы. Там есть нечего. Пробираюсь на юг.

– Где ж твой струмент?

Подполковник достал флейту.

– Сыграть?

Засвистел «Камаринскую».

– «Пошла плясать, ногой топнула, ажно хата покачнулась, и дверь хлопнула» – подпел усатый, шлепнул Скукина по плечу. – Давай к нам, музыкант. Подхарчишься.

Мону он спросил не так, как других:

– Ты, тетка, при ком?

Очевидно, в его мире не предполагалось, что женщина может быть сама по себе.

– Дочка это моя, – ответил за Мону отец Сергий. – С Белгорода мы, обое. И баркас мой. Энтих двоих не знаю. За плату взял, по дороге.

– Что ж ты из Белгорода так далёко заплыл?

– В Луганск нам надо. Там больница психическая. Добрые люди присоветовали. Дочка у меня не в себе. Бесноватая.

Все посмотрели на Мону. От неожиданности она замигала.

– Так-то она ничего, тихая, – вздохнул отец Сергий. – Но от мужиков сатанеет. Как найдет на нее бабья течка – кидается. Говорят, психические дохтора от этой хворобы лекарствие дают. Вот и поплыли.

– Пускай накинется, мы не против, – сказал конопатый солдат. – Правда, дядя Семен?

И все, включая командира, засмеялись.