Земля матерей - Лорен Бьюкес (2020)

– Давайте для начала выясним следующее, мэм, – говорит Курчавая. – Я с радостью вам помогу, но сначала вы должны заполнить анкету воссоединения, если только вы уже не зарегистрированы в нашей службе, но в этом случае мне нужен номер вашей карточки социального страхования и… – Конец фразы теряется в истошном крике одной из девочек, которая вбегает в фойе и прячется за плюшевым диваном, на котором сидит страдающая деменцией старая дама, смотрящая на стоянку.

– Это займет всего минуту, – говорит Билли, показывая телефон. – Вы их видели? Пожалуйста! У моей сестры проблемы с психикой, и я должна передать ей лекарство. – Еще одна демонстрация, достать из кармана пузырек, с зелеными и белыми, теми, которые сладкие, таблетками, и потрясти его. – Мне нужно срочно дать их сестре.

– Я не могу раскрывать подобную информацию, – говорит социальная работница. – Вы должны зарегистрироваться у нас. Это сведения личного характера.

– Что важнее, неприкосновенность личности или здоровье и безопасность ребенка? Подумайте о ее дочери. У моей сестры проблемы с головой, она не отдает отчета в своих действиях, а вы, отказываясь мне помочь, подвергаете угрозе ее дочь!

– Пожалуйста, оставьте мне свои координаты, и я их ей передам.

– Вы хотите сказать, она здесь.

– Мэм, я хочу сказать, что если вы оставите мне свои координаты, я их передам, если здесь появится кто-либо, подходящий под ваше описание. Но весь процесс многократно ускорился бы, если бы вы заполнили вот эту анкету. – Она стучит по зеленому бланку на стойке. – Эта система предназначена как раз для того, чтобы помогать таким, как вы и ваша сестра. Но вы должны быть в ней зарегистрированы.

– Мне это не нравится, – говорит Билли. Они это обсуждали, она и меньшее из двух зол, приставленных к ней. Если на Коул и Майлса разослана ориентировка, федералы разыскивают также и ее. Американский жаргон, почерпнутый из телевизора и кино, забавляет ее. Это все равно что попасть в одну из серий «Закон и порядок: специальное мужское подразделение». Однако это означает, что она не покажет этой корове-бюрократке, только притворяющейся любезной, свою несуществующую карточку социального страхования или южно-африканский паспорт и не предоставит какие-либо другие данные о себе.

– Я вас прекрасно понимаю, – с фальшивым сочувствием говорит социальная работница, – но таков порядок. Вы можете обсудить это со своим адво…

Но Билли взрывается. Вулканическая ярость, из ниоткуда.

– Знаешь что? Да пошла ты!.. Вместе со своим высокомерием! Я беспокоюсь о своей сестре! А ты разыгрываешь передо мной чертову «Штази»[25]. Куда подевалось право на неприкосновенность личности? Что стало со свободой информации?

– Полегче, успокойся. – Рядом с ней материализуется пришедшая с улицы Рико. – Приношу свои извинения, моя подруга не в себе, ей пришлось столько вынести. Вы бы нам очень помогли, если бы сказали, видели ли их…

– Воссоединение? Скорее расщепление. Трещина! Раскол! Вот чем вы занимаетесь! Вонючие крысы!

– Уймись! – Рико хватает ее за плечо с такой силой, что останутся синяки, и шипит ей в ухо: – Ты только все испортишь!

Билли вздрагивает. Они с Коул называли это «крапивкой». Частенько делали такое друг дружке. «Девочки, ваши игры слишком жестокие!» Они хватали друг друга за руку, в той сладкой точке прямо под бицепсом. Столько «крапивок» за одни длинные зимние каникулы, когда Коул в четырнадцать лет впервые пошла на осмотр к гинекологу, черно-синие синяки на обеих руках видны под халатом с короткими рукавами, и врач спросил, кто ее избил.

– Это никуда не приведет, – говорит Рико, сверкая улыбкой, словно ножом.

– Я все понимаю, хорошо? – Билли высвобождает руку. – Я все понимаю. – Она выходит на улицу, между бельевыми веревками с обмякшей чужой одеждой, и выуживает из кармана пузырек с таблетками. Опять этот запах. Гниющие цветы и отчаяние.