Галлюцинации - Оливер Сакс (2014)

В конце лета 1965 года я уехал в Нью-Йорк, где приступил к научным исследованиям в области невропатологии и нейрохимии. Декабрь 1965 года был для меня очень неудачным: я никак не мог приспособиться к жизни в Нью-Йорке после Калифорнии. Я расстался с возлюбленной, научная работа не ладилась. Я понял, что не создан для научной работы. Меня мучили депрессия и бессонница. Для того чтобы уснуть, я принимал на ночь хлоралгидрат, и постепенно стал принимать дозу, в пятнадцать раз превышавшую обычную терапевтическую. У меня дома хранились огромные запасы этого лекарства – я, грубо говоря, воровал его в лаборатории, – но и они в конце концов иссякли и в один тяжелый вторник – незадолго до Рождества – мне пришлось лечь в постель без обычной слоновьей дозы хлоралгидрата. Спал я плохо и видел странные сны; несколько раз я просыпался от кошмарных видений, а проснувшись окончательно, понял, что стал очень чувствительным к звукам. По мощеной улице под моими окнами постоянно ездили тяжело груженные самосвалы, но сейчас у меня было впечатление, что их колеса выворачивают из земли булыжники и дробят их.

Я чувствовал себя настолько разбитым, что не поехал на работу, как обычно, на мотоцикле, а воспользовался метро и автобусом. В нашем неврологическом отделении по средам готовились гистологические срезы мозга, и в тот раз была моя очередь готовить эти тончайшие горизонтальные срезы, после исследования которых выносились суждения о патологии. Обычно эта работа получалась у меня хорошо, но в тот раз руки мои дрожали, а названия анатомических структур ускользали из памяти.

С грехом пополам закончив работу, я, как всегда, вышел из здания и заглянул в кафе, где обычно пил кофе. Мешая ложечкой сахар в чашке, я вдруг заметил, что мой кофе вдруг стал зеленым, а затем фиолетовым. Я поднял голову и увидел, что у клиента, который в этот момент расплачивался на кассе, вместо носа хобот, как у морского слона. Мною овладела невообразимая паника. Я бросил на стол пятидолларовую купюру и, выбежав на улицу, сел в автобус. У всех пассажиров были гладкие головы, похожие на яйца, с огромными блестящими фасеточными, как у насекомых, глазами. Их скачкообразные движения внушали мне еще больший страх и отвращение. Я понял, что у меня либо галлюцинации, либо странные нарушения восприятия, что я не могу остановить этот поток, захлестнувший мой мозг, и что мне остается одно – взять себя в руки, перестать паниковать и не впадать в кататонический ступор от вида окружавших меня жутких физиономий. Лучшим способом для этого, как мне показалось, было записать свои ощущения, описав их во всех подробностях; стать наблюдателем, даже исследователем, а не беспомощной жертвой бушевавшего во мне безумия. Ручка и блокнот были при мне всегда, и я начал описывать накатывавшие на меня волнами галлюцинации.

Изложение событий на бумаге было моим излюбленным приемом справляться с устрашающими и тяжелыми ситуациями, хотя в таком жутком положении этот способ еще не был проверен. К счастью, он сработал; я смог удержать себя в руках и сохранить внешнее спокойствие, несмотря на то что галлюцинации продолжали уродовать окружающий мир.

Я умудрился выйти из автобуса на нужной остановке и сесть в метро, несмотря на то что все вокруг дико вращалось и переворачивалось вверх тормашками. Мне удалось не проехать свою станцию «Гринвич-Виллидж». Выйдя из подземки, я увидел, что дома подпрыгивают и колышутся словно флаги на сильном ветру. Вернувшись домой, я испытал громадное облегчение: меня не убили и не арестовали, я не заблудился и не попал под машину. Закрыв дверь квартиры, я понял, что мне надо с кем-то связаться – с врачом и одновременно другом. Таким человеком могла быть только Кэрол Бернетт: пять лет назад мы вместе учились в интернатуре в Сан-Франциско, дружили, а теперь оба жили в Нью-Йорке. Кэрол меня поймет и подскажет, что делать. Дрожащей рукой я набрал номер ее телефона.