Ребенок открывает мир - Евгений Субботский (1991)

Совсем иное дело — настоящий, серьезный мир, в который возвращаешься, когда прочитана последняя страница или окончен мультфильм. Тут уже не может быть никаких чудес — лебедь не превратится в царевну, у реки и дерева не попросишь укрыть тебя от опасности. В этом серьезном мире возможное и невозможное разделены непроходимой гранью. Можно сделать многое, но нельзя ожидать, чтобы неживой предмет вдруг превратился в живой, наделенный сознанием и способностью понимать и выполнять просьбы человека. Собственно, в этом и состоят два «запрета», отделяющие обычный мир от сказочного: невозможность превращения неживого в живое и невозможность повлиять на неживой (и даже живой, но не обладающий человеческой психикой) объект посредством одного лишь «акта мысли» — просьбой, уговором. Для того чтобы сделать что-то реальное, нужны орудия, время и силы. А в сказке достаточно волшебной палочки.

Почему же искусственный мир, созданный взрослыми для детей, мир сказок, фантазий, игр не подчиняется «запретам» реального мира? Почему он полон живых предметов, животных, одаренных человеческой речью и мыслью? Для чего, почему создали взрослые этот удивительный мир?

Может быть, потому, что так легче и проще объяснить ребенку целый ряд сложных явлений, научная природа которых ему еще недоступна? Вспомним, как легко и элементарно в сказочном мире решается мучающий малыша вопрос «Откуда берутся дети?». А может быть, потому, что и сам ребенок, пытаясь объяснить эти явления, придает им волшебные свойства, оживляет их; наделяет по аналогии с самим собой человеческими способностями? Не является ли оживление мира, неумение отделить живое от неживого, физическое от психического, естественное от сверхъестественного первым и неизбежным этапом развития детской мысли? Этапом, к которому взрослые пытаются лишь приспособиться? Который они используют, создавая для ребенка волшебную сказку и игру?

Эта мысль не покажется нам неправдоподобной, если мы, несколько забегая вперед, бросим взгляд на историю культуры и человеческого мышления. Многочисленные исследования обычаев и традиций племен, находящихся на ранних этапах социально-экономического развития, раскрыли удивительные особенности их мировосприятия. Важнейшая особенность мышления архаичного человека как раз и состоит в том, что мир объективный, мир природы, и мир субъективных, психических явлений не разделены тут непроходимой гранью. В отличие от современного европейца архаичный человек одухотворяет природу. Наделяет неживые предметы способностью понимать и выполнять просьбы и желания человека. Буквально все вокруг — деревья, ручьи, трава, дороги и камни на дорогах, животные и птицы — является вместилищем духов и демонов. А раз так, значит, можно магически влиять на природу. Можно уговаривать ее. Посредством особых ритуалов и заклинаний подчинять воле и желаниям человека.

«Индейцы Британской Колумбии,— пишет английский ученый Дж. Дж. Фрэзер,— питаются в основном рыбой... Если рыба не приходит в нужное время, шаман племени нутка делает чучело рыбы и опускает его в воду в направлении, откуда обычно приходит рыба. Этот обряд, сопровождаемый молитвой, призван побудить рыбу незамедлительно появиться... Когда лаосский охотник на слонов уходит на промысел, он предупреждает свою жену, чтобы в его отсутствие та не стригла волосы и не умащивала тело маслом, ибо в первом случае слон разорвет сети, а во втором — проскользнет через них». Подобная магическая практика пронизывает всю жизнь архаичных племен. Лечение болезней, роды, посев семян и сбор урожая, явления природы сопровождаются особыми ритуалами, призванными повлиять на духов вещей, вызвать у них понимание и симпатию. Подобное же одухотворение мира, неспособность четко разграничивать физическое и психическое, естественное и сверхъестественное было характерно и для предков современных европейских народов. Но об этом мы еще будем говорить специально.