Северный гамбит - Владислав Савин (2014)

С последним Хартманн, не подумав, немного перебрал. Вкупе с рассказом "об издевательствах", это привело к тому, что на него стали как-то странно смотреть. А однажды он услышал за спиной, "его русские, целой ротой казаков… бедняга!". Эрих тогда сделал вид, что не расслышал. Не рассказывать же, как было все на самом деле![9]

Зато воевать здесь было легко. Противником были большие и неуклюжие четырехмоторные бомбардировщики и летающие лодки, "галифаксы" и "сандерленды", пытающиеся атаковать немецкие субмарины, идущие в океан из Лориана, Сен-Назера, Бреста. Авианосец, окруженный "коробочкой" эсминцев, уходил недалеко от базы, всего пара сотен миль — однако теперь маршруты английских противолодочников оказывались в досягаемости палубных "мессершмидтов". А за "Цеппелином" выстраивался целый караван в шесть, восемь подлодок — насколько легко и приятно, в сравнении с прежними временами, когда субмарины нередко погибали прямо в Бискайском заливе, не сумев выйти в Атлантику! Эти британцы сами предупреждали о своем приближении, работа самолетного радара засекалась и пеленговалась раньше, чем англичане могли увидеть цель на индикаторе — как раз хватало, чтобы взлететь, набрать высоту, развернуться в ожидаемом направлении цели. И атака с высоты, и жалкие попытки этих жирных овечек отстреливаться из своих пукалок малого калибра, что лишь раззадоривало, не угрожая. Хартманн хорошо умел летать и стрелять, и по такой мишени не промахивался. От очереди по кабине самолет беспорядочно падал вниз, это было незрелищно, а вот от огня по моторам, когда сразу два на одном крыле выбрасывали струи дыма, какое-то время бомбардировщик шел, кренясь и дымя все сильнее, затем от него начинали отделяться фигурки, раскрывая парашюты. А если еще остался боекомплект, а новой цели не предвидится, отчего бы не попрактиковаться в стрельбе?

Он старался целиться выше, попав в купол парашюта, а не в фигурку под ним. Интересно, что чувствовали британцы, падая в море с километровой высоты, еще живые? Наверное, орали от ужаса и обделывались… как он сам тогда! Никто посторонний не знал, но Эрих не мог забыть тот липкий, мерзкий, все затапливающий страх, как он готов был лизать сапоги русским солдатам, корчась перед ними в желудочном спазме, на куске грязного брезента, в ожидании, что сейчас его будут страшно и жестоко убивать! И против этого не было никаких мер, кроме одной. Ощутить себя вершителем чужих жизней, вон тех, что болтаются под куполами прямо пред тобой, я буду жить, а они умрут, было сродни полубогу — который не может валяться в грязи под ногами низших существ. А если что-то и было, то мелкий, случайный эпизод, не стоящий воспоминаний — за который виновным будет сполна отомщено. Британцы не имели к тому отношения? Но мир так устроен, что слабый всегда платит и по чужим счетам — а вот предъявлять претензии к сильному, надо быть дураком! По крайней мере, снова попасть на Восточный фронт Хартманн категорически не хотел бы, понимая, что в другой раз ему может так не повезти.