Мёртвое озеро - Рэйчел Кейн (2018)

Я вижу, что моя мысль сразу же дошла до него. Я ни за что не допустила бы родственника жертвы в свою жизнь, в свой дом, если б была в курсе. Престер пытается состряпать некий сценарий, где мы с Сэмом Кейдом проделали это вместе, но части не просто не сходятся – они вообще от разных головоломок. То ли я убила этих девушек, то ли Сэм Кейд сделал это в какой-то безумной попытке свалить вину на меня и отправить меня в тюрьму, которую я, по его мнению, заслужила… или же этого не делал никто из нас. Но мы не могли сделать это вместе; об этом свидетельствуют все факты, которыми располагает Престер.

Ему это совсем не нравится. Я вижу, как он над этим раздумывает, и не виню его за это. Судя по виду, ему сейчас очень нужен выходной день и бутылка бурбона.

– Если это сделал Кейд, – говорю я ему, – то вкатите ему по полной. Ради бога, сделайте это.

Престер вздыхает. Его ждет еще один длинный день, и я вижу, что он сам это понимает. Детектив перечитывает материалы в папке, листая страницы, и я не мешаю ему размышлять.

Наконец он встает, сбирает папки и фотографии. Я вижу, что Престер принял решение. Он открывает передо мной дверь и говорит:

– Выши дети в комнате отдыха, справа по коридору. Сэм привез их сюда на вашем «Джипе». Забирайте их домой. Но не покидайте город. Если вы сделаете это, я сочту своим долгом направить по вашему следу ФБР и окончательно разрушить то, что еще осталось от вашей жизни. Понимаете?

Я киваю. Я не благодарю его, потому что на самом деле он не оказывает мне услугу. Он пускает в ход ту малость, которой располагает, чтобы удержать меня, и хороший адвокат – как, допустим, тот, у которого практика в Ноксвилле, – разнесет состряпанное им дело в пух и прах, даже не вспотев, особенно если учесть наличие под рукой Сэма Кейда… Боже, в этот момент мне даже немного жаль Престера.

Но не настолько, чтобы задерживаться. Через секунду я уже за дверью и мчусь через маленькую приемную Нортонского полицейского управления. Замечаю офицера Грэма, занятого какой-то бумажной работой, и, когда я проношусь мимо, он поднимает взгляд. Я не приветствую его ни кивком, ни улыбкой; все мое внимание сосредоточено на двери комнаты отдыха. Она сделана из прозрачного стекла, закрывающие ее жалюзи свисают под углом, и в просвет я вижу Ланни и Коннора, которые сидят рядом за белым квадратным столом и без малейшего энтузиазма подъедают попкорн из стоящего между ними бумажного пакета. Я делаю вдох, потому что облегчение, которое я испытываю, видя их живыми, здоровыми и невредимыми, причиняет мне физическую боль.

Открываю дверь и переступаю порог. Ланни вскакивает так быстро, что ее стул отъезжает назад по кафельному полу и едва не опрокидывается. Она бежит ко мне – и вспоминает о том, что она старшая, как раз вовремя, чтобы не кинуться в мои объятия. Коннор пролетает мимо него и повисает на мне. Я неистово обнимаю его одной рукой, вторую оставив для Ланни, и она неохотно следует примеру брата. Чувствую, как болезненное облегчение начинает проходить, сменяясь чем-то более теплым, живым, нежным.

– Тебя арестовали, – говорит Ланни приглушенным голосом, уткнувшись в меня, но потом чуть откидывается назад, чтобы посмотреть мне в лицо. – Почему?

– Они решили, что я могу быть в ответе за…

Я не довершаю мысль, и дочь делает это вместо меня.

– За эти убийства. Конечно. Это из-за папы. – Она произносит это так, словно это самый логичный вывод в мире. Может быть, так и есть. – Но ты этого не делала.

Ланни говорит это как само собой разумеющееся, и я чувствую прилив любви к ней за такое безрассудное доверие. Обычно моя дочь с огромным подозрением относится к моим мотивам, и то, что в этом она верит мне, значит настолько много, что я даже не могу осознать.

Коннор тоже слегка отстраняется и жалуется:

– Мам, они пришли и забрали нас! Я сказал, что мы не должны уходить из дома, но Ланни…