Тайная история - Донна Тартт (2015)

— Успокойтесь, — сказал врач. — Никто вас ни в чем не обвиняет. Но, согласитесь, вы ведете себя довольно странно, нет?

— Нет, — не сдавался Фрэнсис.

— Неужели? — усмехнулся врач, тщательно вытирая руки. — Вы приезжаете посреди ночи, заявляете, что у вас сердечный приступ, а потом не даете нам провести осмотр. Как прикажете ставить вам диагноз?

Фрэнсис, тяжело дыша, уперся взглядом в пол. Лицо у него пылало.

— Я не телепат, — помолчав, сказал врач. — Но опыт подсказывает мне, что когда кто-то в вашем возрасте жалуется на сердце, то здесь одно из двух.

— И что же? — спросил я, поняв, что Фрэнсис не собирается принимать участия в разговоре.

— Ну, вариант номер один — отравление амфетаминами.

— Ничего подобного, — вскинулся Фрэнсис.

— Хорошо-хорошо. Второй вариант — панический синдром.

— Что это такое? — спросил я, старательно избегая смотреть на Фрэнсиса.

— Внезапные приступы тревоги. Учащенное сердцебиение, дрожь, потливость. Может принимать тяжелые формы. Людям часто кажется, что они при смерти.

Фрэнсис молчал.

— Так что? Похоже на ваш случай?

— Не знаю, — нахохлившись, выдавил Фрэнсис.

Врач прислонился к раковине:

— Скажите, вы часто испытываете страх? Я имею в виду, без явной на то причины?

Из больницы мы вышли в четверть четвертого. Фрэнсис закурил прямо на крыльце, комкая в левой руке листок с именем и адресом хэмпденского психиатра.

— Злишься? — уже во второй раз спросил он, когда мы сели в машину.

— Нет.

— Злишься, я знаю.

Опустив верх, мы тронулись с места. Перед нами лежал город из сновидений: пустынные улицы, залитые тусклым желтым светом, темные шеренги домов. Мы свернули на крытый мост, и шины сухо прошуршали по деревянному настилу.

— Не сердись, пожалуйста, — сказал Фрэнсис.

— Так ты пойдешь к психиатру? — спросил я, проигнорировав его жалобную просьбу.

— Какой смысл? Будто я не знаю, что меня беспокоит.

Я промолчал. Когда врач произнес слово «психиатр», я насторожился. Я не слишком верю в психиатрию, но кто знает, что опытный специалист может усмотреть в личностном тесте, в пересказе сна, даже в оговорке?

— В детстве меня как-то прогнали через психоанализ, — сказал Фрэнсис. Мне показалось, он вот-вот расплачется. — Мне было лет одиннадцать-двенадцать. Матушка тогда ударилась в йогу, вытащила меня из бостонской школы и отправила в Швейцарию, в институт чего-то там, не помню чего. Кошмарное заведение. Все носили сандалии с носками. В учебном плане значились танцы дервишей и каббала. Белый уровень — так они называли мой класс, или группу, не помню, — каждое утро занимался гимнастикой цигун. На психоанализ отводилось четыре часа в неделю, а мне вообще прописали шесть.

— Как можно анализировать двенадцатилетнего ребенка?

— Путем словесных ассоциаций. Еще выдавали кукол с очень натуральной анатомией и заставляли играть в какие-то сомнительные игры. Меня и двух французских девчонок как-то застукали, когда мы попытались улизнуть с территории. На самом деле мы просто хотели добежать до bureau de tabac[127] и купить шоколада — нас там морили голодом, держали на одной макробиотической пище, можешь представить, — но начальство, конечно, решило, что наша вылазка как-то связана с сексом. Их это ничуть не шокировало, они только хотели, чтобы им докладывали о таких вещах во всех подробностях, а я, дурак, не мог понять, чего от меня добиваются. Девчонки были поискушенней и сочинили безумную историю во французском духе — ménage à trois[128] в стоге сена, вроде того. Психиатр был на седьмом небе. Меня он записал в клинические случаи — решил, что я, как у них говорят, вытеснил этот эпизод в подсознание, раз ничего не рассказываю. А я был готов наплести что угодно, лишь бы меня отослали домой.

Он уныло рассмеялся: