Долгая прогулка - Стивен Кинг (2013)

Олсон не раскрывал рта в течение двух часов. Он не притронулся к последней полученной им фляге. Соседи бросали жадные взгляды на его пояс с едой, к которой он также не притрагивался. Его черные обсидиановые глаза смотрели прямо вперед. Заросшее двухдневной щетиной лицо приобрело болезненно-хитрое выражение. Даже волосы, стоящие торчком на затылке и прядями падающие на лоб, усиливали впечатление потусторонности. Запекшиеся губы покрылись пузырями. Кончик языка свисал над нижней губой, как головка дохлой змеи у входа в пещеру. Он уже утратил нормальный розовый цвет и стал грязно-серым. На него налипла дорожная пыль.

Он уже там, подумал Гаррати, он, безусловно, там. Стеббинс говорил, что со временем мы все туда уйдем. Насколько он погрузился в себя? На футы? На мили? На световые годы? Насколько темно там, на той глубине? К нему пришел ответ: он настолько глубоко, что не видит того, что снаружи. Он прячется в темноте и выглянуть уже не может.

— Олсон! — мягко окликнул его Гаррати. — Олсон!

Олсон не ответил. Лишь ноги его двигались.

— Мне бы хотелось, чтобы он наконец пошевелил языком, — обеспокоенно прошептал Пирсон.

Прогулка продолжалась.

Лес отступил подальше от расширившейся дороги. У обочин опять толпились веселые зрители. Таблички с фамилией Гаррати доминировали среди прочих. Но вскоре лес опять сомкнулся над дорогой. Некоторым Идущим приходилось шагать вдоль самой обочины. А там — симпатичные девочки в шортах и с цепочками. Мальчики в баскетбольных майках и шортах.

Веселый праздник, подумал Гаррати.

У него уже не оставалось сил на то, чтобы жалеть об участии: он слишком устал, и тело его слишком онемело для того, чтобы он мог рефлектировать. Что сделано — то сделано. «Довольно скоро, — подумал он, — мне даже станет трудно разговаривать». Ему захотелось закутаться в себя, как малыш закутывается в плед и воображает, что укрылся от всех неприятностей. Укройся — и жизнь станет намного проще.

Он долго обдумывал то, о чем говорил Макврайс. О том, что всех их надули, обманули. «Не может быть, — упорно убеждал себя Гаррати. — Один из нас не обманут. Один из нас еще обойдет остальных… Разве нет?»

Он провел языком по губам и отпил несколько глотков из фляги.

Они прошли мимо небольшого зеленого дорожного указателя, извещавшего, что в сорока четырех милях впереди их ожидала платная магистраль штата Мэн.

— Вот, — сказал Гаррати, не обращаясь ни к кому в особенности. — Сорок четыре мили до Олдтауна.

Никто ему не ответил, и Гаррати подумал, что стоило бы опять подойти к Макврайсу, но вдруг услышал женский крик. Они в это время проходили очередной перекресток. Движение было перекрыто канатами, но толпа зрителей напирала, и ее сдерживала полиция. Все размахивали руками, плакатами, баночками с мазью для загара.

Кричала крупная краснолицая женщина. Она бросилась на один из барьеров, опрокинула его и сорвала значительную часть заградительного каната. Затем она, вопя и царапаясь, вырывалась из рук подоспевших к ней полицейских. Эти последние кряхтели от натуги.

Я ее знаю, подумал Гаррати. Разве я ее не знаю?

Голубой носовой платок, сверкающие воинственным пылом глаза. Даже морская форменная одежда с нашивками. Ее ногти оставили кровавые полосы на щеке полицейского, удерживавшего ее — пытавшегося ее удержать.

Гаррати прошел в десяти футах от нее. И, проходя, понял, где видел ее раньше: это была мать Перси. Того самого Перси, который пытался незаметно пробраться в лес и вместо этого перебрался в мир иной.

— Мне нужен мой мальчик! — причитала она. — Мне нужен мой мальчик!

Толпа была в восторге. Никто ей не сочувствовал. Какой-то маленький мальчик плюнул ей на ногу и мгновенно скрылся.