Исчезнувшая - Гиллиан Флинн (2013)

На удивление, календарь все еще не перевалил за середину августа. «До сих пор лето, — думал я. — Столько всего случилось, а даже осень пока не наступила».

Сохранялась жара. Погода для безрукавки, как сказала бы мама, — она всегда больше заботилась о комфорте для своих детей, чем о температуре воздуха на улице. Погода для безрукавки, погода для пиджака, погода для пальто, погода для куртки — своя одежка для каждого сезона.

Меня же в обозримом будущем ждет погода для наручников, погода для оранжевой робы. А то и погода для савана. Я не собирался в тюрьму. Уж лучше самоубийство.

Таннер Болт собрал команду аж из пяти детективов, чтобы выследить Эми. Пока что их работа не дала результата. Каждый день на протяжении многих недель я вносил в общий труд и свою ложку дегтя — записывал на веб-камеру обращение к Эми и выкладывал в блоге Ребекки на детективном портале. Снимая видео, я надевал одежду, которую Эми покупала для меня, зачесывал волосы, как ей нравилось, пытался угадать ее мысли. Моя ненависть к ней выступала детонирующим шнуром.

Команды телевизионщиков по-прежнему оккупировали по утрам газоны под моими окнами. Мы напоминали солдат из противоборствующих армий, которые засиделись в окопах без единого выстрела и достигли уже некой противоестественной привязанности. Был среди них парень с резким голосом мультипликационного персонажа; к этому парню я привязался, так и не увидев ни разу его лицо. Он ухаживал за девушкой, и она ему действительно очень нравилась. Каждое утро его голос проникал сквозь мои окна. Судя по всему, отношения развивались весьма успешно. Хотелось бы мне знать, чем они закончатся.

Очередной вечер я завершил обращением к Эми. Надел зеленую рубашку — Эми считала, что она мне идет. Пересказал историю нашего первого свидания — вечеринка в Бруклине, моя ужасная попытка познакомиться. «Маслина там, правда, только одна, но все-таки…» Всякий раз, когда Эми вспоминала эту фразу, я смущался. Я говорил о том, как мы покинули квартиру, где происходила вечеринка, и вышли в морозное утро, о нашем поцелуе в сахарном облаке. Эти события относились к числу немногих, которые мы оценивали одинаково. Я излагал их, как сказку на ночь — выученную наизусть, но успокаивающую. И заканчивал всегда одинаково: «Вернись домой, Эми. Вернись ко мне».

Выключив камеру, я прилег на банкетку. Я всегда записывал видео, сидя на банкетке, под ужасными непредсказуемыми часами с кукушкой, поскольку знал: если не покажу часы с кукушкой, Эми задумается, а не выбросил ли я их, а потом убедит себя в том, что я от них избавился, а уж после этого любые ласковые слова, вылетающие из моего рта, будут дезавуированы одним простым утверждением: «Он вышвырнул мои часы с кукушкой!» Кстати, механической птице уже пора бы и высунуться, над головой что-то хрустело и поскрипывало — звук, от которого в прежние времена у меня неизменно сводило челюсти… В этот миг толпа журналистов под окнами испустила громкий раскатистый вопль, похожий на удар цунами по побережью.

Кто-то явился нежданным. Голоса нескольких репортерш вплетались в общий шум, напоминая крики чаек.

«Что-то пошло не так», — подумал я.

Трижды пропищал входной звонок. Ник-ник! Ник-ник! Ник-ник!

Я резко поднялся. Прошлый месяц выбил из меня нерешительность. Неприятности нужно встречать быстро.

Дверь отворилась.

На крыльце я увидел жену.

Она вернулась.

Эми Эллиот-Данн босая стояла на пороге в тонком розовом платьице, которое липло к телу, будто мокрое. Ее щиколотки были сплошь в багровых кровоподтеках. С запястья свисал обрывок бечевы. Волосы были коротко подстрижены и размочалились на кончиках, что навевало мысли о тупых ножницах. Лицо испуганное, губы припухшие. По щекам текли слезы.

Когда Эми протянула руки ко мне, я заметил бурые кровяные пятна на лифе платья. Она пыталась что-то сказать, но рот открывался и закрывался беззвучно, будто у выброшенной на берег русалки.