Инферно - Дэн Браун (2018)

– Да… но не прямо, а намеком. – Лэнгдон объяснил, что Игнацио наверняка побоялся доверить тайну местонахождения маски автоответчику и описал его иносказательно. – Он произнес слово «рай», и я думаю, что речь идет о последней части «Божественной Комедии». А его точные слова – «”Рай”, двадцать пять».

– Наверное, он имел в виду Двадцать пятую песню, – предположила Сиенна.

– Я тоже так думаю, – согласился Лэнгдон. «Песня» была своего рода аналогом главе, и такое название объяснялось тем, что раньше, в царство устной традиции, эпические поэмы «пелись». В «Божественной Комедии» ровно сто песен, которые разделены на три части:

«Ад» 1–34;

«Чистилище» 1–33;

«Рай» 1–33.

Двадцать пятая песня «Рая», подумал Лэнгдон, жалея, что даже его отменная память не позволяет воспроизвести весь текст целиком. Какое там! Нам нужен экземпляр книги.

– Но это еще не все, – продолжал Лэнгдон. – Последними словами Игнацио, обращенными ко мне, были: «Врата для тебя открыты, но надо спешить». – Помолчав, Лэнгдон посмотрел на Сиенну. – Наверное, в Двадцать пятой песне есть указание на конкретное место во Флоренции. Судя по всему, с вратами.

Сиенна нахмурилась.

– Но в городе сотни ворот.

– Да, поэтому нам и нужно перечитать Двадцать пятую песню «Рая». – Лэнгдон просительно улыбнулся. – А вы, случайно, не знаете «Божественную Комедию» наизусть?

Сиенна посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Четырнадцать тысяч стихов на староитальянском, которые я читала в детстве? – Она покачала головой. – Это у вас отменная память, профессор, а я – самый обычный врач.

Они продолжили свой переход по доскам, и Лэнгдон с огорчением подумал, что даже после всего, что им пришлось пережить вместе, Сиенна предпочитает скрывать от него свои уникальные способности. Самый обычный врач? Лэнгдон усмехнулся. Скорее, самый скромный на свете, подумал он, вспомнив газетные вырезки о ее достижениях. К сожалению, знание наизусть одной из самых длинных поэм в истории в них не входило.

Следующие несколько досок они преодолели в молчании. Наконец впереди показалась знакомая конструкция. Смотровая площадка! Ненадежные мостки, по которым они передвигались, вели к куда более основательному сооружению с перилами. Если они попадут на площадку, то к выходу из чердачного помещения пройдут уже по оборудованному для туристов дощатому настилу. А оттуда, как помнил Лэнгдон, рукой подать до Лестницы герцога Афинского.

Приближаясь к смотровой площадке, Лэнгдон бросил взгляд на подвешенный под ними потолок. До сих пор все люнетты были одинаковыми по размеру, но полотно впереди намного превосходило все остальные.

«Апофеоз Козимо I».

Эта огромная круглая люнетта занимала на потолке Зала пятисот центральное место и являлась для Вазари самой значимой. Лэнгдон часто показывал студентам слайды с ее изображением, подчеркивая ее сходство с фреской «Апофеоз Вашингтона», украшавшей купол Капитолия, – скромное напоминание о том, что зарождавшаяся Америка позаимствовала у Италии не только идею республиканского устройства.

Однако сегодня он думал не о достоинствах полотна, а о том, как бы поскорее его миновать. Ускорив шаг, он чуть повернул голову, чтобы шепотом сообщить Сиенне, что они уже почти у цели.

И тут его правая нога соскользнула с середины доски, лодыжка подвернулась, и Лэнгдон, споткнувшись, засеменил вперед короткими шажками, отчаянно пытаясь восстановить равновесие.

Но было уже поздно.

Он сильно ударился коленями о доску и взмахнул руками, пытаясь ухватиться за поперечную балку. Фонарь полетел вниз и упал на полотно, поймавшее его, будто страховочная сетка. Лэнгдон отчаянно рванулся вперед и успел приземлиться на спасительную балку, но от прыжка доска сорвалась и, с грохотом пролетев восемь футов, упала на деревянную раму, в которую был заключен «Апофеоз Козимо I».