Пентаграмма - Ю. Несбё (2009)

Николай выглянул в окно. Где же облака? Кажется, вот-вот начнется дождь, но сначала будут гром и молния.

Он запер дверь, встал на колени перед маленьким алтарем и начал молиться с таким искренним чувством, какого не испытывал уже многие годы. Просил Господа укрепить и наставить на путь истинный. И даровать прощение.

В два часа в дверях кабинета Беаты появился Бьёрн Холм и сказал, что у него кое-что для нее есть.

Она встала и прошла за ним в фотолабораторию. На шнуре для просушки висел только что напечатанный снимок.

— Сделано в прошлый понедельник, — сказал Бьёрн. — Примерно полшестого, то есть через полчаса после убийства Барбары Свендсен. За это время можно спокойно доехать на велосипеде от площади Карла Бернера до Фрогнер-парка.

На фотографии была улыбающаяся девочка на фоне фонтана. Рядом с ней был виден кусок скульптуры. Беата ее узнала — «Дерево и ныряющая девушка». Она любила забираться к этой скульптуре в детстве, когда мама с папой на воскресенье выезжали с ней в город и шли гулять в Фрогнер-парк. Папа говорил, что у Густава Вигеланна ныряльщица символизировала девичий страх перед тем, как шагнуть во взрослую жизнь и стать матерью.

Сейчас Беата смотрела не на нее. Она смотрела на самый край фотографии, где у зеленой урны стоял мужчина с коричневым пакетом в руке. Он был одет в облегающую желтую куртку и черные спортивные штаны, какие носят велосипедисты. На голове был черный шлем, на лице — солнечные очки и маска.

— Велокурьер, — прошептала Беата.

— Лица все равно не видно, — ответил Бьёрн Холм.

— Да, но… — Голос Беаты прозвучал словно эхо. Не сводя глаз с фотографии, она протянула руку. — Лупу…

Холм отыскал увеличительное стекло на столе между пакетиков с реактивами и передал ей.

Беата прикрыла один глаз и начала водить лупой по фотографии.

Бьёрн Холм посмотрел на начальницу. Он, разумеется, слышал истории про то, как она работала в следственном отделе, как сидела сутки напролет, запершись в видеокомнате, просматривала записи ограблений: кадр за кадром, подмечая все новые подробности телосложения и жестикуляции, контуры лиц за масками, и в конце концов устанавливала личности налетчиков, потому что видела их раньше (к примеру, на записи налета на почту, которую сделали пятнадцать лет назад, когда сама Беата еще под стол пешком ходила, а потом оставили в архиве на жестком диске, где записаны миллионы лиц и каждый налет за всю историю видеонаблюдения). Кто-то утверждал, что у Беаты очень хорошо развита часть мозга, отвечающая за память на лица. Поэтому Бьёрн Холм смотрел не на фотографию, а на то, как Беата рассматривает каждую деталь, хотя понимал, что ничему у нее не научится, потому что для этого нужны особые врожденные способности, которых у него нет.

Потом он понял, что Беата рассматривает вовсе не лицо мужчины.

— Коленка, — сказала она. — Видишь?

Бьёрн Холм подошел ближе:

— Что там?

— На левой. Похоже на пластырь.

— То есть нам нужно искать человека с пластырем на ноге?

— Смешной ты, Холм. Прежде чем искать того, кто на этой фотографии, нужно выяснить, может ли он быть нашим веломаньяком.

— А у кого мы это выясним?

— У единственного человека, который видел его с близкого расстояния. Сделай копию фотографии, а я пошла за машиной.

Свен Сивертсен с убитым видом смотрел на Харри. Тот только что изложил ему свою невероятную теорию.

— Я действительно ни о чем не подозревал, — прошептал Сивертсен. — Я никогда не видел фотографии жертв в газетах. На допросах мне называли имена, но они мне ничего не говорили.

— Ну, пока это только теория, — сказал Харри. — Мы не знаем, действительно ли это велокурьер-маньяк. Нужны конкретные доказательства.

Сивертсен ухмыльнулся:

— Лучше докажи, что у тебя уже достаточно материала, чтобы с меня сняли обвинение. Тогда я представлю свидетельства против Волера.

Харри пожал плечами: