Крутой вираж 18+ - Вероника Мелан (2017)

Восемь длинных, восемь бесконечных минут жизни Лайза называла вызубренные наизусть команды: отрезок такой-то, город такой-то, событие такое-то. Она выстраивала не только конечную точку назначения, но и все то, что предшествовало двадцать седьмому июля двести семнадцатого года, – она кропотливо и тщательно писала заново собственную историю. Их с Маком историю. Ставила отметки на карте прошлого, смещала искривленную версию событий, восстанавливала хронологию и шаг за шагом, слово за словом, диктовала ее Порталу.

«Риски велики», – говорил Дрейк.

Да они были не просто велики – они были колоссальны. Там, в Нордейле, ступив в такую же будку, она могла попасть куда угодно, не просто в прошлое или будущее, – она могла выпасть из мира Уровней без памяти о прошлой жизни.

Риски…

Раньше было холодно, теперь стало жарко. Потела спина, потели ладони, скользила в пальцах белая, похожая на телефонный аккумулятор пластина.

– Десятая точка вписана во временну́ю кривую, – сообщил голос.

– Принять.

– Точка принята.

Они общались о чем-то страшном – она и эта будка, – о чем-то столь глобальном, что от напряжения сводило разум. Одна ошибка, одна ошибка – и всё…

– Дополнительная команда: сохранить при переходе зажатые в руках предметы.

– Сохранить. Принято.

– Запустить. Кривую. В исполнение.

Приказала и словно бы заиндевела изнутри.

Всё. Она сделала всё что смогла. Всё, что помнила, всё, что умела.

В одной ладони – белый прямоугольник-послание, в другой – брошка Мака, его прощальный подарок. Пусть останется как память там, куда она выйдет.

Где бы она ни вышла.

Тихо, но ощутимо загудели стены; бледная как лист бумаги Лайза закрыла глаза.

Финал. Возвращение

Наверное, она казалась им – потонувшим в теплом свете солнечного дня жителям Нордейла – не просто странной – сумасшедшей. Когда застыла посреди дороги, осматривая свой белый брючный костюм, ощупывая его, когда дрожащими руками крепила к лацкану пиджака сапфировую брошку. Когда подходила то к одному, то к другому человеку и спрашивала о том, какой сегодня день. А год? Год какой?

Они шарахались от этой темноволосой девчонки с опухшим от слез лицом, как от прокаженной, спешили обойти по широкому радиусу, не единожды оборачивались вслед, качали головами.

Она, наверное, казалась им странной, когда, застыв на краю тротуара, лихорадочно вглядывалась в экран нового (старого?) белого телефона – пересматривала сохраненные в альбоме фотографии, плакала и улыбалась. Всё прокручивала их, скользя по экрану взад-вперед пальцем, вглядывалась в изображения, каждое из которых теперь являлось незыблемым монументом – доказательством вновь изменившегося прошлого.

Свихнувшейся она, наверное, казалась и водителю такси, который трижды спросил, все ли в порядке и не стоит ли доставить пассажирку в больницу. Но та не слышала его – всё перебирала и перебирала лежащие в белой сумочке вещи: то рассматривала ключи от дома, то кошелек, то почтовые конверты, то кредитки, то белый лист с подписью и печатью внизу – ему показалось, какой-то контракт.

Ей точно не надо в больницу? Нет? Ну, ей виднее.

А Лайза смотрела в окно.

Она вернулась. В то же самое время или нет, но вернулась и все никак не могла в это поверить. А вдруг это сказка? Вдруг она сейчас проснется и обнаружит себя лежащей на кровати в Реакторе, куда ее доставил Дрейк, опутанной проводами и датчиками?

Мысль не казалась ей дикой – она казалась даже более правдоподобной, чем реальность, – а потому, не желая разрушать такую хрупкую, но такую драгоценную иллюзию, Лайза гнала мысль прочь. Нет-нет, всё правда… Она всем сердцем хотела в это верить.

Здесь все сказочное, все: ее одежда, вещи в сумочке, туфли на ногах.

Не менее волшебными казались ей и ворота особняка, которые неторопливо раздвинулись, стоило набрать код.