Не ищи меня - Джесс Райдер (2019)

– Пошли, – сказала я.

Мы вернулись в машину. Пока мама выезжала, я задумалась, в последний ли раз вижу это место. У меня не было никакого желания возвращаться, даже для того, чтобы забрать свои вещи. Эта часть моей жизни была мертва. Мой муж был мертв. Я его убила.

* * *

Всю следующую неделю мы с мамой лихорадочно прочесывали Интернет в поисках новостей об убийстве Ника, но так ничего и не нашли. Если бы его объявили пропавшим без вести, ко мне бы обязательно пришла полиция – хотя бы потому, что я его жена. Может быть, меня пытаются выследить? Напряжение было невыносимым, я ни на секунду не могла расслабиться. Каждый раз, когда рядом с домом останавливалась машина, я думала, что это полицейские идут меня арестовывать. Когда я слышала, что кто-то подходит к дому, мое сердце пускалось вскачь, как перепуганная лошадь, а когда в дверь звонил почтальон, я чуть не падала в обморок. Мои нервы совсем расшатались. Каждую ночь мне снились кошмары, в которых я снова и снова нападала на Ника. Маме приходилось будить меня несколько раз за ночь, чтобы успокоить.

Еда меня не привлекала. Я перестала мыться и не хотела выходить из дома. Мне казалось, если я стану заниматься повседневными делами, то выкажу тем самым пренебрежение по отношению к Эмили. Если я не могу быть с ней, я вообще ничего не буду делать. Мама, как могла, старалась приподнять мне настроение. Готовила мои любимые детские блюда – макароны с сыром и яблочный крамбл – в надежде уговорить меня поесть, но я могла проглотить от силы несколько вилок. Она купила мне новый телефон и восстановила мой номер.

– На случай, если Джен захочет связаться, – сказала она.

Ага, как же… Единственным, кто позвонил мне, была администраторша яслей – чтобы спросить, будет ли Эмили ходить дальше. Оказывается, у них не хватало мест, и ей нужно было прояснить ситуацию до конца месяца. Я разрыдалась и бросила трубку.

Мама видела, что у меня развивается агорафобия. Перед уходом на работу она давала мне маленькие поручения: отнести письмо на почту, купить молока. Чаще всего я игнорировала ее записки, оставленные на кухонном столе, и сидела в своей комнате, но она не сдавалась.

Мне не верилось, что время бежит так быстро. Я измеряла дни распорядком Эмили, хотя раньше мне не всегда удавалось его придерживаться. Я то и дело смотрела на часы и вела мысленный монолог. Вот сейчас Эмили пора перекусить. Сейчас надо поменять подгузник. После обеда она должна лечь спать не позже двух, иначе весь режим собьется и она проснется посреди ночи. Я представляла, как читаю ей сказку на ночь или мы играем с ее пиратским корабликом, пока она сидит в ванне. Беспокоилась, что она выросла из обуви. Моя собственная жизнь протекала незаметно. Она была чем-то несущественным, роскошью, без которой я могла обойтись.

Была среда – прошло две с половиной недели с тех пор, как я напала на Ника и потеряла Эмили. Я не спускалась до самого полудня. Как обычно, на столе лежала записка от мамы, нацарапанная на оборотной стороне какого-то конверта. «Пожалуйста, сходи в аптеку и возьми статинов. У меня закончились. Очень важно». Последние два слова она несколько раз подчеркнула. Было ли так уж смертельно опасно один день не принять статины? Я в этом сомневалась. Решила, что это очередная отчаянная попытка заставить меня выйти из дома. Но мне было совестно отмахнуться от ее просьбы. Она была так добра ко мне. Сходить за ее лекарством было меньшее, что я могла сделать в ответ.

Я быстро умылась и натянула относительно чистую одежду, потом, даже не взглянув в зеркало, вышла из дома и побрела к улице с местными магазинчиками. Погода испортилась, а я даже не заметила, и теперь мне было холодно в шлепанцах. Я шла, обхватив себя руками, чтобы согреться, и стискивая десятифунтовую купюру, которую мама оставила вместе с запиской.