Жестокие слова - Луиза Пенни (2015)

— После этого Отшельник стал время от времени приносить мне всякие вещи, а я взамен давал ему еду. Но он становился все больше и больше подозрительным. Он уже не хотел приходить в деревню. И потому пригласил меня к себе в хижину.

— А почему вы приняли приглашение? Ведь для вас это было неудобно.

Оливье боялся этого вопроса.

— Потому что он приносил мне, как выяснилось, весьма достойные вещи. Ничего из ряда вон, но хорошего качества. И меня обуяло любопытство. Когда я впервые посетил его хижину, мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, чем он владеет. Но странным образом все это казалось там на месте. Потом я присмотрелся. Он ел с тарелок, которые стоили десятки, сотни тысяч долларов. Вы видели стаканы? — Глаза Оливье возбужденно засветились. — Fantastique.

— Он никогда не объяснял, откуда у него появились вещи, которым цены нет?

— Никогда. А я никогда не спрашивал. Боялся его спугнуть.

— Он знал цену того, чем владеет?

Вопрос был интересный, и Оливье сам не раз задавал его себе. Отшельник относился к великолепному серебру так, как Габри относился к тарелкам из «ИКЕА». Он никогда ничего не берег. Но не был он и безалаберным человеком. Он был осмотрительным — в этом Оливье не сомневался.

— Я не уверен, — ответил Оливье.

— Значит, вы давали ему еду, а он вам — бесценные вещи?

Гамаш произнес это нейтральным, любопытствующим голосом. В нем не слышалось никакого осуждения, хотя Оливье знал, что Гамаш мог и должен был задать этот вопрос так, чтобы Оливье почувствовал стыд.

— Он не давал мне лучших вещей. По крайней мере, сначала. А я не только приносил ему еду. Я помогал ему в огороде, покупал семена.

— И как часто вы к нему приходили?

— Каждые две недели.

Гамаш подумал, потом спросил:

— Почему он жил в хижине, вдали от всех?

— Прятался, я думаю.

— Но от чего?

Оливье покачал головой:

— Не знаю. Я пытался спрашивать, но он ни на один вопрос не отвечал.

— Что еще вы можете нам рассказать? — Голос Гамаша стал чуть нетерпеливее, чем прежде.

Бовуар оторвался от своего блокнота, и Оливье заерзал на стуле:

— Я знаю, что Отшельник построил хижину за несколько месяцев. Потом сам перенес туда все свои вещи.

Оливье посмотрел на Гамаша — он хотел увидеть какой-нибудь знак одобрения, оттепель. Старший инспектор чуть наклонился вперед, и Оливье поспешил продолжить:

— Он мне все это рассказал. Большинство его вещей были мелкими. Если не считать стульев и кровати. Остальное мог унести любой. А силы у него хватало.

Гамаш по-прежнему хранил молчание. Оливье поежился:

— Я говорю правду. Он никогда не рассказывал, откуда у него все эти вещи, а спросить я боялся. Но это было вроде бы очевидно, разве нет? Видимо, он их украл. Иначе зачем прятаться?

— Значит, вы думали, что это ворованные вещи, и молчали? — спросил Гамаш все тем же ровным голосом. — Не сообщили полиции?

— Не сообщил. Я знаю, что должен был сделать это, но не сделал.

На сей раз Бовуар не ухмыльнулся. Ему это казалось вполне естественным и понятным. Сколько людей сообщило бы о таком в полицию? Бовуара всегда удивляли истории о людях, которые находили чемодан с деньгами и сдавали его в полицию. Он не мог не спрашивать себя, нормальные ли они.

Гамаш же думал о другой стороне сделки. О людях, кому эти вещи когда-то принадлежали. Легендарная скрипка, бесценный хрусталь, фарфор, серебро, инкрустированное дерево. Если Отшельник прятался в лесу, значит кто-то загнал его туда.

— Он не говорил, откуда он? — спросил Гамаш.

— Нет. Один раз я спросил, но он не ответил.

Гамаш немного подумал.

— Как он говорил?

— Я вас не понял.

— Какой у него был голос?

— Нормальный голос. Мы говорили по-французски.

— На квебекском французском или на французском французском?

Оливье задумался. Гамаш ждал.

— На квебекском, но…