Острые предметы - Гиллиан Флинн (2013)

* * *Вечером, ближе к ужину, я решила снова наведаться к семье Кин. Нужно было обязательно взять у них интервью: если это не получится, то Карри отстранит меня от работы. Сама бы я уехала из Уинд-Гапа без особых терзаний, но мне было необходимо доказать, что я справлюсь с задачей, особенно теперь, когда его вера в меня колеблется. Девушка, которая украшает себя резьбой, не будет первым кандидатом для выполнения трудных заданий.

Я проехала мимо того места, где нашли тело Натали. Там грустной кучкой лежали дары – те, что Эмма побрезговала своровать: три давно погасшие маленькие свечки среди дешевых цветов в оберточной бумаге. Рядом вяло покачивался на веревке сдувшийся воздушный шарик в форме сердца.

На подъездной дороге у дома Кин стоял красный кабриолет. В пассажирском кресле сидел брат Натали и разговаривал со светловолосой девушкой, почти такой же красивой, как он. Я остановилась за ними. Они украдкой взглянули на меня и стали делать вид, что не видят. Девушка оживленно засмеялась, поглаживая юноше затылок; на его темных волосах замелькали ее ногти, накрашенные красным лаком. Я быстро и неловко им кивнула, чего они наверняка не заметили, и прошла мимо, к двери дома.

Дверь отворила мать Натали. В доме за ее спиной было темно и тихо. Ее лицо было по-прежнему открытым; она меня не узнавала.

– Госпожа Кин, прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, но мне очень нужно с вами поговорить.

– О Натали?

– Да. Можно войти?

Это был подлый ход: таким образом я намеревалась проникнуть в дом, не представившись. Карри говорит, что репортеры – точно вампиры: без приглашения они пройти к вам не могут, но если вы их впустили, то не выгоните, пока они всю кровушку из вас не высосут. Она открыла дверь.

– Как у вас приятно, прохладно! Спасибо, – сказала я. – Сегодня обещали плюс тридцать два, но мне кажется, на самом деле жарче.

– Я слышала, тридцать пять.

– Верю. Можно попросить у вас стакан воды? – Еще одна старая хитрость: если женщина окажет вам гостеприимство, то вряд ли вышвырнет вас за дверь. Еще лучше попросить бумажный носовой платок, будто у вас аллергия или насморк. Женщины любят сострадать. Как правило.

– Конечно. – Она молча посмотрела на меня, словно чувствуя, что должна знать, кто я, а спросить не решается. За последние дни к ней, наверное, пришло больше людей, чем за весь прошлый год: работники похоронного бюро, священники, полиция, медики, родственники…

Пока миссис Кин отошла на кухню, я осмотрелась по сторонам. Теперь, когда мебель расставили по местам, комната выглядела совершенно иначе. На столе, недалеко от меня, увидела фотографию детей Кин. Оба в джинсах и красных свитерах стояли, прислонившись к большому дубу. Он улыбался, так смущенно, словно делал что-то такое, о чем лучше не говорить. Натали была раза в два ниже его; ее лицо было решительно-серьезным, как с фотографии позапрошлого века.

– Как зовут вашего сына?

– Джон. Это очень милый, добрый мальчик. Я всегда им гордилась. В этом году он окончил школу.

– Значит, теперь выпускные экзамены сдают раньше. Мы-то учились до июня.

– Хм… Ну и хорошо, что каникулы теперь длиннее.

Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ. Я села и стала пить воду. Не могла вспомнить, что Карри советовал делать дальше, после того, как хитростью проберешься в чужой дом.

– Я ведь еще не представилась. Я Камилла Прикер, корреспондент «Чикаго дейли пост», помните? Мы на днях говорили с вами по телефону.

Улыбка стерлась с ее лица, челюсти напряглись.

– Надо было сразу это сказать.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но все же можно задать вам несколько вопросов?

– Нельзя.

– Миссис Кин, мы хотим справедливости для вашей семьи, поэтому я к вам и пришла. Чем больше мы расскажем людям…