Незнакомец - Евгения Стасина (2021)

– Мой отец рыбак. Заядлый, – вспоминается вовсе не к месту, но остановиться уже не могу. Да и не останавливает она. – Мне лет шесть было, когда он впервые взял меня на рыбалку. Сказать, что я сильно обрадовался, значит, ничего не сказать. Мне тогда казалось это так по-взрослому: спиннинг дали, воблер, мать ведро небольшое вручила… Ехали на машине часа три, не меньше, а меня всю дорогу от гордости распирало. Представлял, как потом буду хвастаться перед друзьями, что всех мужиков уделал, самую большую рыбину поймал…

– И как? Получилось? – внезапно вскидывает голову, удивлённая резкой сменой темы для разговора, и только сейчас замечает, что наши пальцы до сих пор сплетены. Она неловко ёрзает на стуле, напуганная моей близостью, а я улыбаюсь скупым детским воспоминаниям:

– Нет. Усидчивости не хватило… Зато отцу повезло. Я тогда впервые увидел живую рыбу. И, знаешь что?

– Что?

– Мне, шестилетнему пацану, стало страшно. Жутко было видеть, как рыба долго билась о камни, лишённая привычной среды обитания. Я потом неделю к родителям в комнату бегал, боялся один спать. Чёртова щука, брошенная отцом на берег, снилась. Беспомощная и постепенно прекращающая борьбу за жизнь. Таращилась на меня стеклянными глазами, и я с криками просыпался. Дурак дураком, да?

Саша хмурится, окончательно запутавшись в моих мыслях, а стоит мне погладить её ладошку, краснеет как рак. И от слов краснеет ещё сильнее, не моргая теперь:

– Я сейчас сам, как та щука, Саш. Словно меня выбросили на берег и теперь смотрят, как я изо всех сил пытаюсь добраться до воды, преодолеть эти чёртовы триста километров... Брат смотрит, Марина и даже ещё не родившийся ребёнок… Сын. Я должен их любить, а у меня не выходит, понимаешь? Как я ни стараюсь, ничего не екает. А вот с тобой всё иначе. Сейчас с тобой я дышу, я – это я, такой, каким узнал себя в твоей квартире. Рядом с тобой узнал, – сбиваюсь, наполняя лёгкие воздухом, и опускаю взгляд на её руки, застывшие на деревянной столешнице. Больше всего на свете хочу почувствовать их на себе, но не двигаются они – лежат, как приклеенные: в одной смятая в комок салфетка, в другой моя ладонь.

– И мне вполне этого достаточно, понимаешь? Достаточно тебя одной и плевать на всё, что было раньше… Только, чёрт возьми, это неправильно. Для этого парня, – очерчиваю указательным пальцем своё лицо, и крепче сжав её ладонь, плюю сквозь крепко сжатые зубы, – для парня, которого я даже не знаю, это дико. У него жена, скоро родится сын, куча забот… и нет места для тебя. Саш, я запутался. Похоже, я впервые в жизни настолько запутался, что не знаю, с какого конца начинать разматывать этот клубок. Так что не молчи, я не хочу и дальше гадать, кем был для тебя. Стоит ли ломать чужие жизни… Надо ли их ломать. Скажи как есть.

– Что сказать, Глеб? Господи, – она смеётся нервно, растирая лоб, и не решается в моё лицо заглянуть. – Я ведь не такая… Мне на женатых, похоже, везёт, но переступать грань прежде не доводилось. И теперь я сама себе противна. Ты никого вспомнить не можешь, а я хочу саму себя забыть, ясно? Забыть всё, что я натворила… С тобой, с Мишей, с Ванькой, который по моей вине лишился лучшего друга… А от одной мысли, что Марина узнает, я сквозь землю провалиться готова. И ты ещё спрашиваешь, что я думаю? Глеб, ты ведь ей не говорил, да? О том, что мы…

Не договаривает, ещё сильнее покраснев от прожигающего душу стыда и быстро стирает с ресниц непрошенную соленую каплю. Плечи опущены, губы поджаты, пальцы, ледяные пальцы, что я до сих пор удерживаю в своих, холодом обжигают.

– Нет, не говорил, – и дрожат. Как и мои, ведь Саше достаточно одной фразы, чтобы меня добить:

– И не надо, ладно? Будем считать, что это нам просто приснилось… Будто и не было ничего. Да и что было-то, по сути?

Одним предложением ранит меня насмерть и смотрит с такой надеждой, словно не слышала вовсе, о чём я говорил, одними губами умоляя: «Пожалуйста!»