Теория зла - Донато Карризи (2019)

– На этом уровне в основном трупы бродяг или нелегалов. Ни документов, ни родни: окочурятся и оказываются здесь, внизу. Они помещаются в залах от первого до девятого, – объяснял сторож. – Десятый и одиннадцатый – для людей, которые, как и мы с вами, платят налоги и смотрят матчи по телевизору, но в одно прекрасное утро помирают в метро от инфаркта. Какой-нибудь пассажир притворяется, будто оказывает помощь, а на самом деле свистнет бумажник, и привет, фокус удался: дяденька или тетенька исчезают навсегда. Иногда, правда, всему виной бюрократы: девчонка в конторе перепутает бумажки, и вот родным, приглашенным на опознание, предъявляют чужой труп. Ты как будто бы и не умер, тебя продолжают искать.

Сторож пытается произвести на него впечатление, подумал Бериш. Но ничего не сказал.

– Дальше – самоубийцы и жертвы ДТП: зал двенадцать. Ведь, может статься, труп в таком состоянии, что сомневаешься даже, человек ли то был, – добавил сторож, испытывая, насколько крепкие у гостя нервы, но тот и бровью не повел. – Так или иначе, закон предписывает с ними всеми обходиться одинаково: держать в холодильной камере не менее восемнадцати месяцев. По истечении срока, если никто не опознал или не востребовал останки, и в случае если тело уже не представляет интереса для следствия, отдается распоряжение о его уничтожении путем кремации. – Сторож на память процитировал инструкцию.

Так и есть, рассудил Бериш. Но для некоторых дело обстоит по-другому.

– Дальше – эти, из тринадцатого номера, – продолжал сторож, будто читая его мысли.

Он говорил об анонимных жертвах нераскрытых убийств.

– В случае убийства закон гласит, что тело входит в число улик до тех пор, пока не будет установлена личность потерпевшего, – разъяснял сторож. – Нельзя осудить убийцу, если не доказано, что человек, которого он убил, на самом деле существовал. Если нет имени, тело – единственное тому доказательство. Поэтому оно хранится бессрочно. Один из вывертов судебного крючкотворства: адвокатам такие очень по душе.

Пока не будет выявлено преступное действие, послужившее причиной смерти, останки не могут быть уничтожены или преданы естественному разложению, говорилось в инструкции. Но ведь не будь этого юридического парадокса, он сегодня ночью не оказался бы здесь, подумал Бериш.

– Мы называем их «спящими».

Неизвестные мужчины, женщины, дети, виновного в убийстве которых так и не нашли. Годами ждут они, когда кто-нибудь придет и снимет с них проклятие быть похожими на живых. И, как в страшных сказках, чтобы это свершилось, надо произнести волшебное слово.

Назвать имя.

Помещение, приютившее их, – зал номер 13 был последним, в самой глубине коридора.

Они остановились перед металлической дверью, и сторож стал возиться со связкой ключей, пока не отыскал нужный. Из открывшейся двери в ноздри им ударил затхлый запашок. Ад пахнет не серой, а средствами для дезинфекции и формалином, заметил Бериш.

Едва он шагнул в темноту, как на потолке засветился ряд желтых лампочек: сработали датчики движения. В центре зала стоял стол для вскрытий, вокруг высились холодильные камеры с десятками отсеков.

Стальные соты.

– Вы должны расписаться здесь, таковы правила. – Сторож показал на регистрационную книгу.

Спецагент оценил черный юмор: оставить свои данные, засветиться именно здесь, в этой комнате.

Имя – первое, что ты узнаешь о себе, явившись в этот мир, рассуждал Саймон Бериш. Полугодовалый младенец узнает его по звуку и понимает, что обращаются к нему. По мере того как ты вырастаешь, имя все больше говорит о том, кто ты такой, – это первое, о чем тебя спрашивают при знакомстве. Ты можешь придумать себе новое или солгать, но всегда отличишь настоящее и никогда не сможешь его забыть. После смерти от тебя останется только имя. То, что ты сделал, рано или поздно превзойдут другие. Но имя остается в памяти людей. Без имени тебя никто не будет помнить.