Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Первое письмо пришло ей уже через два часа, а за ним и еще несколько. Подумав, Эля рискнула взять заказы и за три дня связала еще шестерых Вань и Маш, которые отправились в посылках к покупателям. За ними последовали новые вязаные человечки, а за человечками – целый зоопарк, который один из клиентов решил приобрести в подарок сыну.

С тех пор Эля зарабатывала деятельностью, которую Эльвира Леоновна открыто называла баловством и глупостью и не могла взять в толк, за что платят деньги ее дочери. Однако яркие веселые игрушки раскупались почти сразу, как только оказывались на сайте рукодельниц. У Эли обнаружился свой узнаваемый стиль, копировать который на первый взгляд казалось легко, и этим немедленно воспользовались некоторые рукодельницы. Однако выяснилось, что у вязаных бабушек и дедушек, внуков и внучат, пастушек и Красных Шапочек Эли Шестаковой есть особенность, повторить которую невозможно: в каждой игрушке была индивидуальность. Радость, с которой девушка «сочиняла» своих кукол (она предпочитала называть работу именно так), волшебным образом отражалась в них.

Эля, носившая бесформенные майки и рубашки и плакавшая от вида своего пухлого отражения в зеркале, мечтала о прекрасных пышных платьях, о кружевных юбках, о роскошных накидках, которые можно элегантно перебрасывать через плечо… Для нее самой эти мечты были неосуществимы, и она отводила душу на куклах, придумывая для них наряды из сказок, давая волю воображению без страха, что над ней будут смеяться. В своей комнате она расцветала: здесь был ее маленький мир, в котором девочки носили юбки и сарафаны из цветов, шляпы из капустных листьев и сумочки из плетеной травы. Толстая неуклюжая Эля оставила одно-единственное небольшое зеркало в дверце шкафа, скромно прятавшегося за полками, а смотреться предпочитала в своих кукол, представляя себя в таких же, как у них, озорных полосатых гольфах, немыслимых французских беретах – огромных, с помпоном на полголовы, и тончайших свитерках…

Она посмотрела на будильник и всплеснула руками: кружок по рукоделию начинался уже через сорок минут, а у нее даже юбка не отглажена. Эля нырнула в шкаф, достала длинную юбку и принялась торопливо гладить ее, напевая себе под нос и стараясь прогнать навеянное утренним разговором с матерью плохое настроение, чтобы не приходить с ним к детям.

Макар ужинал с Эльвирой Леоновной и должен был признать, что Шестакова – превосходная собеседница, внимательная к слушателю и не утомлявшая его излишними подробностями своих историй. Илюшин, уже почти решивший, что старшая дочь Эльвиры Леоновны безжалостно эксплуатируется в качестве поварихи-домработницы, обнаружил, что хозяйка и сама прекрасно готовит, ухаживает за ним, и все это без малейшего подобострастия или навязчивости – так, словно он и впрямь был гостем, а не просто очередным платным клиентом. Глядя, как плавно она двигается, Илюшин не удержался и спросил:

– Эльвира Леоновна, вы никогда не занимались танцами?

– Танцами? К сожалению, нет, хотя в юности я мечтала танцевать. – Улыбка счастливых воспоминаний пробежала по розовым губам. – Вот Роза – она и в самом деле танцевала, и танцевала хорошо, потому что была одарена от природы…

– Роза?

– Да, вы же не знаете… Роза – это моя сестра. Поверьте мне, когда она шла по улице, на нее оборачивались не потому, что она была очень красива, а потому, что она не шагала, а плыла.

– А где она сейчас? – бестактно спросил Макар.

Улыбка исчезла с губ Эльвиры Леоновны. Она торопливо встала, будто спохватившись.

– Роза… К сожалению, сестра уехала. Я еще не предложила вам десерт. Хотите мороженое?