Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Несчастный, ошеломленный произошедшим, Антон Соколов рассказал, что они с Чудиновым весь день провели в больнице, а вечером отправились домой пешком – оба жили в одном районе. На полпути Антон вспомнил, что хотел зайти к Шестаковым, и повернул в другую сторону. Придя к Эльвире и Розе, он от них и узнал о самоубийстве Любашиной, а спустя несколько часов Соколову сообщили, что друг его мертв.

Убийцу, вольного или невольного, так и не нашли. Не оказалось никого, кто мог быть заинтересован в смерти тихого терапевта. Следователь пытался давить на Соколова, предполагая у того тайные мотивы, но обвинение было смехотворным: у Антона Павловича не имелось машины, не говоря уже о причинах желать смерти другу. Не нашлось и пациентов, недовольных лечением доктора Чудинова настолько, чтобы убить его. В конце концов остановились на том, что имела место трагическая случайность и убийца скрылся. Судя по силе удара, на капоте машины должны были остаться следы, и в городе следующие несколько недель останавливали и внимательно осматривали машины, ища на них повреждения, но безрезультатно.

Горе Антона Соколова было неподдельным. После смерти друга он сильно похудел, глаза у него запали, и на работе он появлялся в таком состоянии, что в конце концов главврач отправил его на неделю в отпуск. Кто-то цинично поговаривал, что сейчас-то его, горюющего, и приберет к рукам одна из сестер Шестаковых, но этого не случилось.

Из отпуска Соколов на работу не вернулся. Коллегам он признался, что не может каждое утро приходить в больницу и понимать, что Боря больше здесь никогда не появится. И не может возвращаться домой той же дорогой, на которой погиб Чудинов. Как ни убеждали Антона Павловича, что его вины в случившемся нет, ничего не помогало. Подавленный, разбитый, Соколов оставил работу, а вскоре и вовсе уехал из Тихогорска в соседний Анненск, где его в конце концов взяли оперировать в областную больницу.

– Вот так и прекратились журфиксы у Шестаковых, – закончил Корзун. – А вскоре наступило такое время, что всем стало не до журфиксов – выжить бы. Тогда-то Эльвира и открыла «частный постоялый двор». К тому времени весь дом уже принадлежал ее семье, и Эльвира Леоновна как-то в порыве откровенности призналась, что ей стоило больших трудов добиться того, чтобы все комнаты перешли им. Но городок небольшой, Эльвира всех знала, и помогли ей те же чиновники, что работали когда-то с ее мужем. Без взяток, думаю, дело не обошлось… Правда, когда у нас обходилось без взяток?

– А что сталось с семьей Шестаковых?

– Детей вы видели – выросли, работают… Эльвира так и не вышла замуж. Да и Роза тоже. С отъездом Соколова обе погрустнели, притихли, и вскоре Роза решила эмигрировать из страны. В девяносто первом она уехала в Израиль, и Эльвира осталась одна с четырьмя детьми в своем огромном доме. Никак не может расстаться с ним… с домом то есть. Я слышал краем уха, будто кто-то из наследников тех, кто раньше жил в шестаковском доме, собирался подать на Эльвиру в суд и отсудить часть своей жилплощади – ведь любому известно, что комнаты перешли в собственность Шестаковой не совсем законно, – но Эльвира откупилась от него. А может, и не откупилась, а договорилась по-доброму…

Валентин Ованесович откашлялся, привстал и бережно поправил нарцисс, почти сломанный порывом ветра. Макар с интересом наблюдал, как он прижимает широкой темной ладонью землю, комьями осевшую с края клумбы, утрамбовывает ее, отряхивает листья растения.