Идеал - Сесилия Ахерн (2017)

– И какова была на вкус энциклопедия, которую ты проглотил?

– Меня хорошо учили в школе, – саркастически парировал он. – Итак, ты не чувствуешь вкуса, но чувствуешь запах, а еще ты можешь ощущать температуру пищи и ее плотность. Используй все это.

Я закивала.

– Мы в школе проводили опыты. Брали пять предметов – сосновую шишку, палочку корицы, лимон, тряпочку с детской присыпкой и нафталиновый шарик. Вдыхали их запахи по очереди, пока не возникали воспоминания. До восьми лет я ненавидел своих родителей. В интернате меня учили ненависти к ним. Слушая, что нам говорили о Заклейменных – и так и не дождавшись, чтобы они пришли и забрали меня, спасли, – я стал их ненавидеть. А потом нам велели провести этот опыт, и ко мне вернулись воспоминания – хорошие воспоминания, радостные. Тут-то я и призадумался, так ли уж плохи мои родители. Я стал записывать и не мог остановиться: одно воспоминание тянуло за собой другое, а за ним третье, и так далее. Я спешил записывать, боясь, что иначе забуду все, и уже навсегда, я каждый день вносил новые открытия в мой тайный дневник – все, что сумел вспомнить о родителях. Этот дневник я никому не показывал, я его хорошенько спрятал: в том заведении они стараются выведать каждую твою мысль.

Я прямо-таки увидела Мэри Мэй, как она сидит в моей комнате и читает мой дневник, в голову мне пытается залезть.

– После этого эксперимента все для меня переменилось. Я понял: то, что мне говорили о родителях, – неправда.

Мне хотелось обнять его, утешить, сказать, как я жалею его, того маленького мальчика, у которого так рано отняли родителей, но было в Кэррике что-то такое, что каждый раз вынуждало меня остановиться. Очень уж он сдержан, словно окружен силовым полем, как будто стекло, которое разделяло наши камеры в замке, так никуда и не делось. Вот он передо мной – но коснуться его я не могу.

Он откашлялся.

– Нервные окончания есть повсюду – в глазах, в носу, во рту и глотке. Они различают холодок мяты и остроту перца чили. Используй их. Ты же не первая, с кем это случилось.

– С твоей мамой тоже так было после Клеймения? – догадалась я. Как и почему она солгала? Хотелось бы мне знать.

– Такое случается не только с Заклейменными. Неспособность различать вкус называется «агевзия».

– Такое реально бывает? – удивилась я.

– Да, бывает.

Меня это обрадовало.

– Итак, вот мешочек для вкуса, – он положил его у наших ног, – а вот мешочек для запаха.

Я рассмеялась.

– Мы возьмем, – он обшарил полки большого холодильника, – драже Бахи.

Я засмеялась еще громче:

– Он держит драже в холодильнике?

– Да, он странный. Потребляет за день больше сладкого, чем Ивлин съест за неделю, и ни с кем не делится – тем приятнее будет …

Он вытащил пакет драже и велел мне отвернуться.

– Что ты делаешь?

– Давлю драже, чтобы наполнить ароматом мешочек для запаха. Итак. – Из заднего кармана джинсов он вытащил бандану. – Закрой глаза.

Зайдя за спину, он бережно завязал мне глаза. Случайно коснулся пальцем лица, и я почувствовала, как закололо кожу, волоски на руках поднялись дыбом. В прошлый раз глаза мне завязали одноклассники – разыграли жестокую шутку. Раздели меня, осматривали мои шрамы с омерзительным любопытством, точно я чудище, выставленное напоказ в цирке. Тогда мне было страшно, меня это сломило, лишило веры в людей и надежды на новую жизнь. А на этот раз я оставалась совершенно спокойной – и если чуть-чуть волновалась, то это было приятное волнение. Вопреки страху, который объял меня у ворот завода, я теперь совершенно и полностью доверяла Кэррику. Он стал моим надежным партнером. Если мое шестое Клеймо имеет такую силу, как думает Кэррик, то ведь он не воспользовался этим в своих интересах. Он мог бы сам попытаться шантажировать Кревана, но он этого не сделал, он вообще никому не сказал. Он хочет, чтобы приговор сняли с меня.