Спящие красавицы - Стивен Кинг (2018)

Александр Питер Байер, первый ребенок, родившийся по ту сторону Дерева, сын Линды Байер, бывшей заключенной тюрьмы Дулинга, появился на свет через неделю после возвращения Лайлы и Тиффани от развалин тюрьмы под Львиной головой. Прошло еще несколько дней, прежде чем Лайла познакомилась с ним на небольшом собрании в отремонтированном доме Элейн Наттинг Джиэри. Он не был красивым в обычном смысле этого слова; многочисленные подбородки вызывали ассоциации не с малышом с этикеток детского питания «Гербер», а с букмекером по прозвищу Большой Ларри, которого однажды арестовала Лайла. Однако кроха Александр так комично вращал глазами, словно озабоченно пытался понять, каково его место в кругу склонившихся над ним женских лиц.

Тарелку с чуть хрустящими (хотя и очень вкусными) ячменными лепешками передавали по кругу. Между приступами головокружения, которые постоянно донимали ее, Надин Хикс испекла лепешки в печи под открытым небом. Саму печь недавно отыскали в развалинах магазина «Лаус» в Мейлоке и привезли на санях, запряженных лошадьми Тиффани. Иногда Лайлу потрясал прогресс их маленького сообщества, скорость и эффективность решения проблем, новые достижения.

В какой-то момент младенец оказался на руках Лайлы.

– Ты – последний мужчина на Земле или первый? – спросила она его.

Александр Питер Байер зевнул.

– Извини, Лайла, с копами он не разговаривает, – сказала Тиффани, устроившаяся рядом с ней в углу гостиной.

– Это почему?

– Мы учим их этому с раннего детства.

После похода к развалинам тюрьмы они сблизились. Лайле нравилось, как Тиффани в белой ковбойской шляпе разъезжала по городу на лошадях, убеждая детей подходить ближе и гладить лошадиные шеи, такие теплые и мягкие.

2

Однажды, за неимением других дел, Лайла и Тиффани обследовали дулингское отделение Ассоциации молодых христиан. Они сами не знали, что ищут, знали только, что это одно из немногих зданий, куда еще никто не заглядывал. Они нашли много вещей, в том числе интересных, но ничего действительно нужного. Там была туалетная бумага, но ее хватало и в «Шопуэлле». Или пакеты с жидким мылом, которое превратилось в розовые кирпичи. Бассейн высох, остался только слабый едкий запах хлорки.

В мужской раздевалке их встретили сырость и затхлость. На стенах буйно разрослась плесень: зеленая, черная, желтая. Мумифицированный труп какого-то зверька лежал в дальнем конце комнаты: лапы подняты вверх, морда застыла в смертельном оскале, оттянутые губы обнажают ряды острых зубов. Лайла и Тиффани постояли, молча разглядывая первый в ряду из шести писсуаров.

– Прекрасно сохранился, – отметила Лайла.

Тиффани вопросительно посмотрела на нее.

– Ты про это? – Она указала на зверька.

– Нет. Про это. – Лайла похлопала по писсуару, звякнув обручальным кольцом о фаянс. – Пригодится для нашего музея. Мы назовем его «Музеем ушедших мужчин».

– Ха, – откликнулась Тиффани. – Вот что я тебе скажу: в этом гребаном месте жутко. И поверь мне, это не пустые слова, потому что я навидалась настоящих подземелий. Могу написать путеводитель по провонявшим потом, насквозь продуваемым, загаженным пещерам в Аппалачах, где варили мет, но здесь действительно неприятно. Я знала, что в мужских раздевалках мерзко, однако тут даже хуже, чем я могла себе представить.

– Может, раньше было лучше, – возразила Лайла… и сама себе не поверила.

Молотками и зубилами они сбили кодовые замки со шкафчиков. Лайла нашла остановившиеся часы, бумажники, набитые бесполезными зелеными бумажками и пластиковыми прямоугольниками, бессмысленные смартфоны с севшими аккумуляторами, кольца с ключами, поеденные молью брюки и сдутый баскетбольный мяч. Улов Тиффани был не намного лучше: почти полная коробочка «тик-така» и выцветшая фотография лысого мужчины с волосатой грудью, который стоял на пляже, держа на плечах смеющуюся маленькую дочь.