Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

– Я… – слабо произнесла она и повернулась ко мне. – Сегодня вечером я должна быть в “Раппорт”, объяснять, почему мы не запретили вам работать.

– Но я не сделал никакой ошибки, – сказал я. – Если пациент является с нелепыми жалобами, невозможно из-за этого запретить годами длящееся исследование, бесчисленные программы лечения, которые всегда были безупречными…

– Не один пациент, – возразил Мильк. – Их несколько человек. К тому же теперь мы услышали, что думает о вашем исследовании эксперт…

Он покачал головой и замолчал.

– Этот самый Йоран Сёрельсен или как его там? – зло спросил я. – Я о нем никогда ничего не слышал. Он же совершенно не в курсе исследования.

– У нас есть специалист, который изучал вашу работу несколько лет, – объяснил Мильк и поскреб шею. – Она говорит, что вы хотите многого, но почти все ваши тезисы построены на песке. Доказательств у вас нет. Однако, чтобы продемонстрировать собственную правоту, вы закрываете глаза на то, что было бы благом для пациентов.

Я онемел.

– И как зовут вашего эксперта? – выговорил я наконец.

Они не ответили.

– Может быть, ее зовут Майя Свартлинг?

Лицо Анники Лорентсон налилось краской.

– Эрик, – сказала она и наконец повернулась ко мне, – с сегодняшнего дня вы отстраняетесь от работы. Я больше не хочу видеть вас в своей больнице.

– А как же мои пациенты? Я должен наблюдать…

– Их передадут другому врачу, – оборвала она.

– Они могут почувствовать себя плохо из-за…

– Это ваша вина. – Анника повысила голос.

В кабинете воцарилась абсолютная тишина. Франк Паульссон стоял отвернувшись, Ронни Йоханссон, Педер Меларстедт, Райнер Мильк и Свейн Хольстейн сидели с ничего не выражающими лицами.

– Ладно, – тускло сказал я.

Всего несколько недель назад в этом самом кабинете я получил новые средства. Теперь все было кончено, одним махом.

Когда я вышел на улицу, ко мне приблизились несколько человек. Высоченная блондинка сунула мне в лицо микрофон и жизнерадостно сказала:

– Здравствуйте! Как вы прокомментируете то, что одну из ваших пациенток, женщину по имени Эва Блау, на прошлой неделе забрали в психиатрическую больницу на принудительное лечение?

– О чем вы?

Я отвернулся, но за мной увязался оператор с телекамерой. Черный блестящий объектив преследовал меня. Я посмотрел на блондинку, увидел у нее на груди карточку с именем – Стефани фон Сюдов, увидел ее белую вязаную шапку и руку, махавшую, чтобы камеру развернули к ней.

– Вы настаиваете на том, что гипноз – хорошая форма лечения? – спросила она.

– Да, – ответил я.

– Значит, собираетесь продолжать?

Белый свет из высоких окон в конце коридора отражался в свежевымытом полу психиатрического стационара Южной больницы. Я прошел мимо длинного ряда запертых дверей с резиновыми прокладками и вытертой краской, остановился возле палаты В39, увидел, что мои ботинки оставили сухие следы на блестящем покрытии пола.

Из дальней палаты послышались громкие шлепки, слабый плач, потом все стихло. Я постоял, собираясь с мыслями, постучал в дверь, вставил ключ в скважину, повернул и вошел.

Запах мастики ворвался в темную палату, насыщенную испарениями пота и рвоты. Эва Блау лежала на койке спиной ко мне. Я подошел к окну и попытался впустить свежего воздуха, хотел немного поднять рольштору, но подвеска за что-то зацепилась. Краем глаза я заметил, что Эва собирается повернуться. Я потянул штору, но выпустил ее из рук, и она взлетела с громким стуком.

– Простите, – сказал я, – я хотел только впустить немного…

Эва с неожиданным резким звуком села и посмотрела на меня долгим взглядом; углы ее рта были горько опущены. У меня тяжело забилось сердце. У Эвы был отрезан кончик носа. Она уселась поосновательнее и уставилась на меня. На руке – окровавленная повязка.

– Эва, я приехал, как только узнал, – сказал я.