Гипнотизер - Ларс Кеплер (2017)

Йона увидел на тротуаре молодого папашу: тот катил коляску на двух колесах, чтобы развеселить малыша. Какая-то женщина стояла у окна и глазела на улицу. Встретившись взглядом с Йоной, она тут же отступила в глубину квартиры.

– Нашел что-нибудь неожиданное? – спросил Йона.

– Даже не знаю…

– И все-таки?

– Это связано с разрезом на животе. Естественно.

– И?

Комиссар услышал, как Нолен переводит дыхание и как рядом с ним что-то упало.

– Ручку уронил, – прошептал Нолен.

В трубке что-то зашуршало.

– На тела было направлено страшно много агрессии, – серьезно сказал он, снова появляясь в трубке. – В первую очередь против маленькой девочки.

– Это я понял.

– Многие раны были совершенно лишними. Их нанесли, откровенно говоря, только ради удовольствия. Мое мнение – это чудовищно.

– Да. – Йона вспомнил, как выглядело место преступления, когда он туда приехал.

Потрясенные полицейские, хаос. Тела. Комиссар вспомнил белое как мел лицо Лиллемур Блум, как она стояла и курила, ее трясущиеся руки. Вспомнил потеки крови на окнах, как кровь течет по стеклу балконной двери и стекает на пол.

– Что-нибудь прояснилось с этим разрезом на животе?

Нолен вздохнул.

– Вроде да. Женщину разрезали примерно через два часа после смерти. Кто-то перевернул тело и острым ножом распорол старый шрам от кесарева сечения.

Нолен порылся в бумагах.

– Однако наш преступник не так много знает о sectio caesarea. У Катьи Эк шрам тянулся вертикально от пупка и вниз.

– И что?

Нолен тяжело вздохнул.

– Сейчас матку рассекают поперек, даже если разрез на животе вертикальный.

– Но Юсеф этого не знал?

– Нет. Он просто распорол живот, не понимая, что кесарево сечение состоит из двух разрезов: один – брюшной полости, второй – матки.

– Мне еще что-нибудь надо знать из первых рук?

– Может быть, то, что Эк необычайно долго занимался телами. Так и не закончил, хотя устать не мог, ярость не ослабевала.

Оба замолчали. Комиссар шел по Страндвэген. Он снова вспомнил последний допрос Эвелин.

– Я хотел только подтвердить насчет этого разреза, – помолчав, заключил Нолен. – Что его сделали примерно через два часа после наступления смерти.

– Спасибо, Нолен.

– Полный протокол о вскрытии получишь завтра утром.

Простившись с Ноленом, Йона подумал, как, наверное, страшно было расти рядом с Юсефом Эком. Какой беззащитной должна была чувствовать себя Эвелин, не говоря уж о ее младшей сестре.

Комиссар попытался вспомнить, что рассказывала Эвелин о кесаревом сечении матери.

Вспомнил, как она сидела, скорчившись, на полу у стены в комнате для допросов и рассказывала о почти патологической ревности Юсефа к младшей сестре.

– У него что-то с головой, – прошептала она. – Он всегда такой был. Я помню, когда он родился, мама очень болела. Не знаю, что это было, но врачам пришлось делать кесарево сечение.

Эвелин покачала головой и закусила губу, потом спросила Йону:

– Вы знаете, что такое кесарево сечение?

– Да, примерно.

– Иногда… иногда, когда ребенка рожают таким образом, возникают осложнения.

Эвелин застенчиво взглянула на него.

– Вы имеете в виду недостаток кислорода или вроде того? – спросил комиссар.

Она покачала головой и вытерла слезы со щек.

– Я имею в виду психические проблемы у матери. Если у женщины трудные роды и ей перед операцией дают наркоз, у нее могут возникнуть проблемы с принятием ребенка.

– У вашей матери была послеродовая депрессия?

– Не совсем так, – ответила Эвелин сдавленным голосом. – У мамы был психоз, когда она родила Юсефа. В родильном отделении этого не заметили и выписали ее домой. А я сразу увидела, что все не так. И о Юсефе заботилась я. Мне было всего восемь. Но мама не обращала на него внимания, не прикасалась к нему – только лежала в постели и все плакала, плакала, плакала.