Город мертвецов - Альбина Нурисламова (2019)

Инна поняла, почему голос ей знаком. Дурацкое словечко «хлеборезка», эта фраза «как пошла на нее». Конечно же, на кухне сидела та полная продавщица, которую Инна встретила, когда в первый (или какой на самом деле?) раз приехала в городок.

«Неужели это моя мать?»

Но следующая фраза показала, что это не так.

– Ладно, чё все обо мне-то. Сама как?

– Не могу больше, Ирка, – сказал второй голос, и сердце Инны подскочило к горлу. Это явно была хозяйка дома, Зоя Панкратова. Больше некому.

«Значит, это моя мать. А где же Сева?» – подумала Инна, и тут Ира задала ее вопрос вслух:

– Где твои-то?

– Мотаются где-то. Пускай бы и не приходили.

В голосе Иры прорезались сочувственные нотки:

– Так плохо, что ли?

– Куда уж хуже. Раньше хоть Витька был, все не одна. Пусть и пил. А все же человек, не эти… уроды.

– Ты не крутенько так-то? Все же детки родные.

– Какие они мне родные? – вызверилась вдруг Зоя. – Не смеши! Уроды самые натуральные! Молчуны проклятые! Мороз по коже от них. Все между собой, а на меня – как на дуру. А я дура и есть, Витьку послушала! Нечего было их брать тогда! Может, и он бы жив был!

– Тихо, тихо, мать, ты чего? Ты думаешь… – голос Иры упал до шепота.

Инна сидела в своем ящике ни жива ни мертва, ожидая, что скажет Зоя. Но вместо этого прямо в ухо ей вдруг кто-то прошептал:

– Ты не верь.

Напряжение достигло пика, и Инна, обнаружив, что в шкафу есть еще кто-то, кроме нее («Сева? Это вроде его голос?»), завопила и с криком вывалилась из шкафа.

Сразу все исчезло – Зоя и Ира, звон бокалов, голоса.

Инна снова была одна в пустой прихожей, возле распахнутой дверцы пустого старого шкафа. Кое-как поднявшись на ноги, стараясь отойти от пережитого, Инна пошла дальше.

Справа была узкая маленькая кухонька, впереди – комната. Вот и все хоромы. Она осмотрела их за полминуты.

Никакой мебели, кроме двух стульев, в комнате не было. То ли хозяева забрали при переезде, то ли жулики растащили. На отваливающихся от стен обоях в нескольких местах виднелись квадраты и круги: видно, прежде тут висели часы или картины.

Как в такой конуре можно жить вчетвером или втроем? Немудрено, что люди постоянно ссорились, выходили из себя. Никакого пресловутого личного пространства, вся жизнь – на виду у других. Неудивительно, что маленькая Ева любила прятаться в шкафу.

Да еще при такой матери…

На ум пришли странные, страшные Зоины слова. Что она имела в виду?

Инне нужны были объяснения, но квартира молчала. Больше никаких импульсов, никаких знаков – обычная брошенная людьми комнатенка.

Может, нужно позвать ее, Зою? Ведь зачем-то же Инну сюда привели! Она набрала воздуху и произнесла, внутренне морщась:

– Мама? Ты здесь? – Прислушалась и снова проговорила: – Мама!

– Она не откликнется, детка!

Инна, которая стояла лицом к окну, резко развернулась и увидела рядом с собой женщину, которая сидела на одном из уцелевших стульев. Темноволосая, худощавая, с острыми скулами и светло-карими глазами. Узкие губы накрашены оранжево-коричневой помадой. Поверх темного платья – янтарный кулон на золотой цепочке. Взгляд у нее был удивительный – он буквально искрился добротой и лаской. Давно уже никто не смотрел на нее с такой любовью.

– Инна Валерьевна, – сказала Инна, будучи не в состоянии произнести еще хоть слово, чувствуя, что ее переполняют чувства.

Какие – она и сама не могла понять. Радость, благодарность, щемящая грусть, нежность.

Инна не понимала, как человек, которого она не помнила, который оставался для нее незнакомым, мог вызывать в душе такую эмоциональную бурю.

– Раз вы тут, значит… тоже умерли?

– Рак в две тысячи восьмом, – с безмятежной улыбкой проговорила Инна Валерьевна. – Тебе нелегко пришлось, детка. Но так было нужно.

– Я не понимаю, ничего не понимаю, – сказала Инна, чувствуя, что вот-вот заплачет.